Золотая чаша - Генри Джеймс

Шарлотта, – разве я говорю, будто ей что-нибудь нужно? Я только сказала, что с ней уже все решено, что своим поступком она сама загнала себя в угол и теперь вынуждена занимать соответствующую позицию. А вот тебя, кажется, очень тревожит, как бы она не наделала бед, к которым мы должны быть готовы. – Чрезвычайно логичные доводы Шарлотты сопровождались странной холодной улыбкой. – Да ведь мы и без того готовы ко всему, а уж Фанни придется принимать нас такими, какие мы есть. Раз начав дело, продолжать в том же духе – вот ее приговор. Она, бедняжка, обречена поддерживать в себе настроение доброжелательного оптимизма. К счастью, это у нее в крови. Она рождена утешать и сглаживать острые углы. И вот теперь, – тихонько рассмеялась миссис Вервер, – ей представляется возможность развернуться вовсю!

– Стало быть, все ее уверения могут быть, мягко говоря, неискренними? Возможно, это просто маска, прикрывающая сомнения и страхи ради того, чтобы выиграть время?

Задавая этот вопрос, князь как будто снова встревожился, вызвав тем самым легкое нетерпение Шарлотты.

– Ты постоянно твердишь о подобных вещах, словно они нас каким-то образом касаются. Мне, во всяком случае, совершенно нет дела до ее сомнений, и страхов, и прочих ее переживаний. Пусть сама справляется со своими чувствами. Для меня вполне достаточно того, что она на самом деле слишком боится за себя и потому никогда ничего не заметит и ничего не скажет. Так что нам бояться нечего, будь мы даже последними трусами и тупицами – а ведь это совсем не так.

Слова Шарлотты могли прозвучать немного жестко, если бы их не смягчило просветлевшее лицо, озарившееся неожиданно нежным сиянием. Никогда еще оно так открыто не отражало ее радость по поводу выпавшего им редкостного везения. На мгновение показалось даже, будто она произнесла вслух то, о чем не дозволено говорить, – это часто случается, ибо лицо человека одарено более тонким пониманием, нежели язык, а потому от него чаще можно ожидать подобной неосмотрительности. Очень возможно, что в следующую минуту она заметила, как вздрогнул ее спутник, заранее страшась услышать слово, уже готовое сорваться с ее губ; безусловно, князю все еще было свойственно ценить многие приятные вещи, отнюдь не испытывая при этом желания называть их по именам. Но даже если миссис Вервер вполне отдавала себе отчет во всех этих нюансах, как иначе могла она обозначить свою самую простую и сильную мысль? Только лишь дав ей то определение, которое как нельзя лучше к ней подходило. Что Шарлотта и сделала, хотя и не преминула инстинктивно отдать дань хорошему вкусу, от которого до сих пор они не уклонялись ни на волос.

– Не прозвучи это так вульгарно, я могла бы сказать, что нам прямо-таки фатально ничего не грозит. А все потому, что ничего не грозит им. А им не грозит, потому что как же может быть иначе, ведь, вмешавшись с самого начала в их судьбу, Фанни теперь просто не переживет, если не обеспечит благополучного продолжения. И потому она неизбежно будет на нашей стороне, – обронила Шарлотта с улыбкой. – Волей-неволей мы с ней заодно.

Что ж, подумал князь, она очень доходчиво изложила суть дела. С какой стороны ни посмотри, все сходится.

– Да, понимаю. Волей-неволей мы заодно.

Шарлотта повела плечами – жест, не лишенный изящества.

– Cosa volete?[38]– Эффект получился прекрасный, исполненный более чем римского благородства. – Безусловно, случай из ряда вон выдающийся.

Князь не сводил с нее глаз.

– Случай выдающийся. Едва ли такое часто случается, – заметил он.

– Скорее всего, никогда, никогда, ни с кем больше. По крайней мере, – улыбнулась она, – признаюсь, мне хочется так думать. Так могло быть только с нами.

– Только с нами, по всей вероятности. Speriamo[39]. – Помолчав, он прибавил, словно откликаясь на некие безмолвные ассоциации: – Бедная Фанни!

Но Шарлотта уже встрепенулась, взглянув на стенные часы, и предостерегающе махнула рукой. Плавным шагом она отправилась переодеваться. Князь смотрел, как она поднимется по лестнице, провожал ее глазами, пока она не скрылась, бросив на прощание всего один быстрый взгляд через плечо. Но, видимо, что-то он все же увидел такое, что заставило его повторить чуть слышно свое последнее восклицание:

– Бедная, бедная Фанни!

В полном соответствии с этими человеколюбивыми словами на следующее утро, когда гости, проживающие в Мэтчеме, разбрелись кто куда, князь серьезно задумался о социальной стороне проблемы своего возвращения. По многим причинам было абсолютно невозможно ему вернуться в город вместе с Ассингемами; по тем же самым причинам невозможно было вернуться в город никаким иным способом, кроме того, который князь приватно и, можно сказать, пристально разрабатывал в течение последних двадцати четырех часов. Итог этих раздумий был ему уже чрезвычайно дорог, вследствие чего, как он надеялся, ему удалось сразу взять верный тон, отклоняя предположение своей старшей приятельницы (также, впрочем, не слишком настойчивое и достаточно тактичное), что им с Шарлоттой будет очень удобно вернуться тем же поездом, что и ей с полковником, разместившись в том же самом купе. Тактичность миссис Ассингем выразилась именно в том, что она распространила свое приглашение на миссис Вервер. Никогда еще не проявляла она так ярко свое чутье на тончайшие нюансы светских приличий, как сейчас, с такой легкостью соглашаясь допустить, что джентльмен с Портленд-Плейс и леди с Итон-сквер вправе путешествовать вместе, вполне открыто и без малейшей неловкости. Что касается вышеупомянутой леди, Фанни Ассингем целых четыре дня воздерживалась от поползновений к ней подступиться, но князь случайно оказался свидетелем очередной попытки в последний вечер их пребывания в Мэтчеме, когда гости уже собирались разъезжаться по домам. Как водится, обсуждали расписание поездов и всевозможные варианты совместного отбытия, и тут-то бедная Фанни рискнула ненавязчиво обратиться к миссис Вервер.

– Вы с князем, душечка моя… – начала она не моргнув глазом; она уже считала само собой разумеющимся, что молодые люди уедут вместе на виду у всех, и объявила, что они с Бобом готовы по дружбе выехать любым поездом, лишь бы составить им компанию. – Право, у меня такое чувство, словно мы с вами почти и не виделись за все это время…

Нет, какая все-таки чарующая непосредственность! Но именно в этот момент молодой человек как будто позаимствовал у своей старшей приятельницы сокровенное искусство находить единственно верную интонацию, поступая при этом по-своему. Практически без единого слова, без какого бы то ни было обмена условными сигналами они с Шарлоттой настроились на одну волну. Отвечая со всей возможной сердечностью на приглашение дорогой подруги, Шарлотта ухитрилась сообщить князю свою мысль