Золотая чаша - Генри Джеймс

– О, – рассмеялся князь, – мы уж постараемся!

Засим, поскольку объявили их экипаж, Ассингемы укатили.

22

Для князя после вышеописанного обмена репликами словно расчистились какие-то новые горизонты, и последующие полчаса, пока он прогуливался и курил на террасе – день был восхитительный, – прошли в ощущении необыкновенной полноты бытия. Безусловно, тому было много причин, но если представить себе это время и это место в виде великолепной картины, написанной рукой гения, поднесенной в дар в качестве лучшего украшения изысканной коллекции, уже покрытой лаком и оправленной в раму, – хоть сейчас на стену! – то главным достоинством этой картины в глазах князя был именно тот факт, что он является ее полным и безраздельным владыкой. Слабая попытка бедненькой Фанни Ассингем оспорить его владычество закончилась ничем. Облокотившись на старинную мраморную баллюстраду, так напоминавшую иные, еще более благородные террасы, виденные им в Италии, князь размышлял, среди прочего, о том, что с Фанни Ассингем благополучно покончено – благополучно, в том числе, и для нее самой; теперь она мчится по направлению к Лондону в полном благополучии и в грохочущем вагоне и уже не имеет ровно никакого касательства к происходящему. И еще у него мелькнула мысль (в те дни воображение князя, по многим причинам, разыгралось, как никогда), что в целом он больше выиграл, нежели потерял от своих знакомств с женщинами. В тех мистических гроссбухах, какие ведут по этой части даже люди совсем не деловые, скопилось настолько существенное сальдо в его пользу, что можно уже было считать данное правило доказанным фактом. Вот и сейчас – чем заняты эти удивительные создания, как не стараниями перещеголять одна другую в заботе о его интересах? Начиная с самой Мегги – а она по-своему самая удивительная из всех – и вплоть до хозяйки дома, где он в настоящий момент находится, которой очень кстати пришло в голову задержать у себя Шарлотту для каких-то своих целей и притом добавить с замечательным радушием: почему бы и зятю Шарлоттиного мужа не погостить еще чуть-чуть, ведь у него, надо думать, нет никаких срочных дел? По крайней мере, сказала леди Каслдин, он сможет проследить, чтобы с нею не случилось ничего ужасного ни здесь, ни на изобилующей опасностями дороге в город; а если вдруг окажется, что они слегка превысили отведенный им на эту поездку срок, то будет гораздо удобнее совершить такое нарушение сообща. Вернувшись домой, каждый сможет свалить вину на другого. Мало того, леди Каслдин, как и Мегги, как и Фанни Ассингем, как и сама Шарлотта, действовала исключительно по собственному почину, без малейшего нажима со стороны князя. Все они руководствовались неким неясным чувством, в котором разве что Шарлотта отдавала себе отчет, – смутным ощущением, что Америго по своему характеру, по своей натуре, как джентльмен, короче говоря, достоин своего поразительного везения.

Но было в тот день у него на уме и многое другое, и все вместе сливалось в общую картину, может быть, немного неразборчивую, но, безусловно, радующую глаз. Вокруг открывался необъятный простор, и башни трех кафедральных соборов, расположенных в трех разных графствах, как кто-то успел уже объяснить князю, прибавляли свой тусклый серебряный блеск к богатой палитре чарующего пейзажа… Но не потому ли князь так остро ощущал сейчас прелесть этого вида, что леди Каслдин пригласила и еще одного господина погостить долее других, придав тем самым особый смысл происходящему? Эта деталь окончательно расставила все по местам и, более того, настолько позабавила князя, что, пока он в ожидании расхаживал по террасе, улыбка не сходила с его лица. Гостеприимная хозяйка задержала Шарлотту, потому что ей нужно было задержать мистера Блинта, а задержать мистера Блинта, хотя он явно был весьма расположен угождать ей всеми возможными способами, было никак нельзя, не набросив на сей поступок дополнительных пышных драпировок. Каслдин уехал в Лондон, дом был в полном ее распоряжении, ей припал каприз провести тихое, спокойное утро наедине с мистером Блинтом, ловким и любезным молодым человеком, значительно моложе ее светлости, который восхитительно играет и поет (играет даже в бридж и поет как комические английские, так и трагические французские песни). И для полного счастья не хватает лишь присутствия (читай: отсутствия) еще парочки удачно выбранных друзей. Князь, посмеиваясь, думал о том, что он, по-видимому, представляет собой удачный выбор. Настроения ему не испортила даже другая мысль, явившаяся вслед за первой и уже не раз приходившая ему в голову за время его жизни в Англии: снова ему напоминают, что он посторонний, иностранец, простой представитель своей жены и тестя, стоящий до такой степени в стороне от движущих пружин разнообразных событий, что его можно при случае использовать для сравнительно пустячных дел. Никто другой из гостей не мог быть столь полезен ее светлости; движущие пружины разъехались ранними поездами, являя собой отменно смазанные детали великого общественно-политического и административного агрегата, и первый среди них – сам лорд Каслдин, составлявший в упомянутом агрегате весьма крупную деталь, что довольно странно, если учесть внешний облик и душевные качества этого персонажа. Что касается князя, великого и мудрого римлянина, то если в его жизни и были какие-то движущие пружины, то совсем иного порядка, вследствие чего он и был низведен на уровень не особенно выдающейся запасной детали.

Тот факт, что это осознание «сниженного» уровня нисколько не помешало князю наслаждаться минутой, многое может сказать о его чувствах. Правда, ему не давали забыть о принесенных жертвах, вплоть до отречения, ради удобства жены, от истинного своего положения в свете, в результате чего приходилось терпеть пренебрежительное к себе отношение со стороны людей, в сущности, стоящих ниже его. Но высокий дух способен воспарить над подобными вещами, забавляясь причудливой игрой разнообразных фактов, начиная от комической невнятицы английских светских условностей и кончая тем, что в душе его хранится нечто поистине прекрасное, гармоничное и ни от чего на свете не зависящее, нечто, принадлежащее только ему одному. Невозможно было принимать всерьез мистера Блинта – тот, по большому счету, был здесь куда более посторонним, чем даже римский князь, добровольно согласившийся отступиться от всех преимуществ своего титула. Но незачем было и пытаться выяснить, как могла сблизиться с ним такая женщина, как леди Каслдин, ибо этот вопрос, по мнению князя, опять-таки уводил в бездонные глубины свойственной англичанам двусмысленности. Князь, как говорится, «хорошо» их знал; жил с ними, гостил у них, вместе с ними обедал, охотился, стрелял и проделывал разные другие вещи, и тем