Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

Ну, знаешь, Герасим, до войны мы все были иными. Ты вот тоже белое никогда не называл черным, а теперь... Это, брат, надо же уметь так повернуть — «жестокий». Только меня на мякине не проведешь, не разжалобишь.

6

На здоровье Сергей Тимофеевич не жаловался, потому и не пользовался санаторным лечением, не брал путевки в дома отдыха. Еще с Череповца так повелось. В ту послевоенную “эру вообще не было понятия праздно проводить отпуск. Обычно это время использовалось для заготовки в зиму грибов, ягод. Ну и охотился Сергей Тимофеевич, ловил рыбу... Даже когда жизнь наладилась — не захотел менять привычек. В общении с природой он находил истинную радость и отдохновение.

Возвратившись в родные края, Сергей Тимофеевич облюбовал для отдыха живописные окрестности Славяногорска. В отпуск он уходил всегда вместе с. женой. Брали с собой палатку и все необходимое для бивачной жизни, высаживались с Настенькой, которой здесь тоже очень нравилось, между Богородичным и Банным, становились лагерем на излучине Донца под сенью смешанного лиственно-хвойного леса. Вода, чистый песчаный берег, солнце и тут же рядом — густая тень, воздух, настоянный на хвое... И тогда рождалась сказка неповторимых утренних зорь: кисейные туманы над дремотной рекой, нервное подергивание поплавка, щучьи всплески, стремительное скольжение водомерок по спокойной заводи, голоса просыпающихся птиц... Наступали беззаботные дни, не отягченные ни спешкой, ни служебными обязанностями: купайся, нежься на солнечном припеке или в холодке, читай... Единственное дело — готовить еду. Выручали газовая портативная печка и баллоны с пропаном. Много ли надо времени, чтобы развернуть пакеты и сварить готовые концентраты: суп, кашу, разогреть тушенку — их основное питание. В еде они непереборчивы. Да и лишний вес наращивать не хотят. Для разнообразия, если удачно порыбачат, лакомятся окуневой ухой, жареными голавликами, супом с раковыми шейками. И сегодня так, и завтра, и послезавтра... На смену безоблачным дням приходили незабываемые вечера у костра — таинственные, как само мироздание: монотонно, убаюкивающе турчат цикады, невнятно бормочет невидимая река, обостренный слух улавливает лесные шорохи и отдаленные едва слышные шумы пробегающих где-то по трассе автомашин, в темной бездне неба мерцают звезды и между ними, почти в одно и то же время, проплывает по своей орбите светящаяся точка — спутник Земли — и вдруг исчезает во тьме, как летели и гасли в расстрелянных военных ночах трассирующие пули. Прослеживая путь рукотворной звезды в вечных просторах, Сергей Тимофеевич чувствовал органическое, будто бы даже осязаемое единство древнего и нового, ощущал его в самом себе. Не случайно ведь он, современный человек, индустриальный рабочий, так самозабвенно отдает себя природе или, что еще показательнее, с почти языческой покорностью поддается завораживающей силе огня, зная, что эта покорность пришла к нему от далеких пращуров... У палатки трепещет, вздрагивает невысокое пламя затухающего костерка. Светлые блики пляшут на задумчивом Настенькином лице. Оно для Сергея Тимофеевича все то же — оставшееся с юности, и вся она та же, но еще более прекрасная в этом уединении с огоньками костра в затененных глазах, с распущенными волосами, упавшими на бронзовые плечи, с едва прикрытыми сильными бедрами. В свете красноватого пламени, за которым еще непроницаемей чернеет ночь, она кажется явившейся из глубин веков первоженщиной, только женщиной в своей первозданной сути...

В этом необыкновении, в волнующем очарованье новизны, очевидно, и таились охватывающие их взрывные силы желаний. Им даже казалось, нет, они определенно помнили, что молодыми, как и потом, рожая детей, были совсем глупыми, несмышлеными в любовных утехах. А познав их, ощутимей почувствовали полноту жизни, ее радость. И наливались новыми силами, и молодели сердцами...

Отдыхая здесь, они имели возможность проведывать Олежку, которого вплоть до девятого класса отправляли в пионерский лагерь, находящийся поблизости, в этом же придонцовском лесу. Когда приезжали Ростислав и Алена, забирали его к себе на день. Собиралась вся семья, и тогда не было конца веселым затеям.

Нынче Сергей Тимофеевич снова намеревался провести отпуск в облюбованном месте Поначалу все складывалось как нельзя лучше. Ростислав и Лида отправились в последний раз со студенческим строительным отрядом на Горный Алтай. Сразу же после них на учебно-тренировочные сборы в Планерское уехала Алена. Дома выходило оставаться Олегу, которому надо было готовиться к поступлению в институт. Это обстоятельство и задержало отъезд Пыжовых. Анастасия Харлампиевна никак не решалась оставлять его одного в такое ответственное время. Она считала, что ради поступления ребенка можно и обойтись без отдыха, как делают другие родители.

— Ну, а чем ты ему поможешь? — спрашивал Сергей Тимофеевич. — Был бы смысл... Учить за него будешь? Экзамены сдавать?

— Все же — глаз, — отвечала Анастасия Харлампиевна. Боюсь, как загуляет... И напряжение велико. Мальчика подхарчить надо.

— А самой загинаться? возмущался Сергей Тимофеевич. — Осиротить меня хочешь?

Его тревога, забота о ней умиляли Анастасию Харлампиевну. Она уже подумывала, что действительно у Олега еще все впереди, а им, уже достаточно потрепанным жизнью, пора позаботиться и о себе, о своем здоровье. Однако верх брало материнское чувство постоянной готовности отказывать себе во всем, лишь бы детям было хорошо. Но чтобы не выдать себя, изворачивалась:

— Мне уже тяжело так отпуск проводить — все дикарями, дикарями. Большие неудобства. Дома я лучше буду себя чувствовать, покойнее. А ты езжай, Сереженька, езжай.

Он, конечно, разгадал хитрость жены. Не зря же иногда называет ее «наседкой». Вообще-то, качество это Сергей Тимофеевич считает похвальным для женщины, но в данном случае вовсе не одобрял вот такую чрезмерную жертвенность.

— Ну, хорошо, Настенька, если тяжело в палатке, надо придумать что-нибудь иное, — сказал ей.

В тот же день Сергей Тимофеевич зашел к председателю завкома профсоюза Гасию. В отношении санаторных путевок не могло быть и речи — поздно кинулись, да и медицинских карт не было ни у него, ни у Настеньки. Но ему все-таки повезло — «горели» две путевки в писательский дом отдыха «Коктебель». Никто в завкоме не знал, что он собой представляет, этот писательский дом отдыха, — такие путевки к ним поступили впервые. Сергей Тимофеевич нисколько не медля выкупил их и, довольный, помчался домой. Анастасии Харлампиевне ничего не оставалось, как ехать в Коктебель, оказавшийся к тому же Планерским, вблизи которого где-то находилась Аленка.

Перед отъездом Сергей Тимофеевич взъерошил Олегу чуб, сказал:

— Взрослым ты стал, сынок. Потому мы с матерью вправе надеяться на твое благоразумие. Поживи месячишко без родительской опеки — мужчине надо готовиться к самостоятельности.

Анастасия Харлампиевна наказывала свое:

— Пиши, Олежка, как тут у тебя. В еде не отказывай себе. Там в холодильнике — колбаска, масло, яички...