Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

— Слышал как-то, будто бы мальчонку нашли в Джунглях индийских. Говорить вовсе не умел. Чистый тебе звереныш.

— Еще одно доказательство моей правоты, — подхватила Алена. — Вспомните, что такое человек по Энгельсу. Как личность, он может формироваться лишь в обществе, под его воздействием. Более того, мировоззрение находится в прямой зависимости от того, в каком обществе он воспитывается. Чем совершенней общество, чем справедливее его социальный уклад, гуманней, чище его моральные устои, чем благородней цели и возвышеннее идеалы, тем больше возможности для развития прекрасного в человеке. Чтобы понять это, достаточно обозреть уродства, порождаемые буржуазным образом жизни. Так что гены здесь ни при чем.

— Все это не так просто, — возразил Всеволод, — И вывод ваш, Алена, мне кажется чересчур смелым. Человек — сложнейший механизм. Какой-то одной из наук его не познать. Решение проблемы, очевидно, где-то на стыке физиологии, биологии, философии, социологии, психологии, кибернетики...

Затрезвонило в прихожей. Пришел Ваня Толмачев. И сразу же хозяйка дома пригласила всех к столу. Сергей Тимофеевич взял рюмку, торжественно заговорил:

— Давайте-ка, ребятки, поднимем первый тост за наше время, которое дает неограниченный простор для проявления высокого духа. — Глянул на старшего. — Не за диплом — то неоплатный твой, Ростислав, долг перед страной, — а чтобы в жизни всегда и во всем был бойцом.

Заметив добродушно-ироническую улыбку, промелькнувшую на бледном лице Всеволода в ответ на родительское пожелание, Ростислав смущенно пробормотал:

— Только, пожалуйста, не надо громких слов.

— Ну да, — понимающе закивал Сергей Тимофеевич. — У вас это чуть ли ни дурным тоном считается... — Вместе со всеми, но будто в сердцах выпил, начал закусывать. И все ж не удержался: — А напрасно...

— Побойся бога, — укорила его Анастасия Харлампиевна. — Радоваться надо — первый инженер в роду Пыжовых появился, а ты... Или стареть стал, отец?

В ее голосе звучала игривость, глаза молодо лучились, и вся она — нарядная, счастливая с лукавой смешинкой — посматривала то на детей, то на мужа.

— Мамочка, ты такая красивая, — в порыве нежности шепнула ей Аленка, — ну просто прелесть. — И обернулась к отцу:--Что, папка, крыть нечем?

— Чего там, батя у нас не старый, — сказал Олег. — Это у него малость отживающие понятия.

Ребята заулыбались, склонились над тарелками. Герасим Кондратьевич потянулся за бутылкой.

 — Насели на тебя, Тимофеич. Давай, наверное, опрокинем еще по черепушечке: от твоего винца — ни в одном глазу. — Никого не ожидая, он торопливо выпил, хотя и понимал, что поступает неприлично. Чтобы погасить неловкость, шутливо продолжал: — Советую, старина. Сразу мысли взыграют. Не то, эт самое, заклюют.

— Для этого надо иметь, по крайней мере, устоявшиеся убеждения, — возразил Сергей Тимофеевич, — А у них еще... Легковесность слов, как известно, проистекает от безответственности мышления. Каких уж тут великих деяний ожидать?

Сергей Тимофеевич понимал: жена права — не к месту весь этот разговор. Да и не было особых причин вот так «заводиться»: ребята как ребята — дети своего времени. Но промолчать — значит, уступить в чем-то большом, важном, таком дорогом его поколению, воспитанному партией возвышенными, горячими призывами первых пятилеток и войны. И разве сейчас решаются менее важные и возвышенные задачи!

— Значит, долой громкие слова? — уже не мог он остановиться. — А хипповать, или, как там у вас это называется, не стесняемся? Ну-ка, Олег, поделись «опытом», — Повернулся к уже слегка захмелевшему Герасиму Кондратьевичу, начал жаловаться: — Приехал с работы. Иду от остановки домой. А навстречу какое-то чучело: полы пестрой разлетайки на груди узлом стянуты — пуп не прикрыт, брюки чуть не расползутся по швам — заклепки держат... Чей же это, думаю, вышкварок шнацирует? Подхожу ближе — мой!

Ребята засмеялись. Анастасия Харлампиевна, с большим трудом доставшая сыну джинсы, вступилась за Олега:

— Может быть, уже и хватит мальчика травмировать?

— Выдержу, — бодро сказал Олег. — Натренирован перегрузками века.

— Ну, папа, ты не видел настоящих хиппи! — заговорила Аленка. — Ожидали мы объявления на посадку в аэропорту Бурже. А они прилетели. Посмотрел бы на них...

— Там все ясно, — сказал Сергей Тимофеевич. — Вызов буржуазному обществу, своеобразный протест.

— Но вот против чего протестует наш Олег?! — нарочито в том же тоне продолжил Ростислав.

— Своими джинсами, — уточнил Иван, в отличие от Ростислава не сумевший скрыть озорства.

— Ах вы негодники! — Сергей Тимофеевич укоризненно покачал головой, — Подшучиваете?

— И поделом, — сказала Анастасия Харлампиевна. — Ты сегодня просто невыносим своими нравоучениями.

— Дидактичен и многословен, — играя голосом, подтвердила Аленка, — Теперь, папочка, так не принято. Сейчас люди понимают друг друга с полуслова.

— Это было бы неплохо, дочка. Совсем неплохо, — проговорил Сергей Тимофеевич, поднимаясь. — Идем, Кондратьевич, покурим. Пусть у ребят немного остынут головы.

Подхватилась и Анастасия Харлампиевна, поспешила на кухню.

5

Когда взрослые покинули застолье, Олег театрально возвестил :

— Официальная часть окончена! Предки — капитулировали. Можно продолжать пир без высокого папенькиного комментария.

— Не оригинально, Олег, — оборвала его Аленка. — Это уже было у отрицательных персонажей современных молодежных повестей.

А Олегу нынче очень хотелось блистать остроумием, независимостью и смелостью суждений, хотелось привлечь к себе всеобщее внимание. Это было естественно для его возраста, в котором юноша, самоутверждаясь, особенно агрессивно воспринимает малейшее посягательство на свое мужское достоинство. Ведь в их доме появилась девчонка Роста, — вся загадка и непостижимость, — и в это время его, Олега, так обидно одергивает собственная сестра!

— Тоже мне — Макаренко в юбке, — резко сказал он. — Вот уж действительно не позавидуешь будущему «счастливчику».

— Олежка, будь джентльменом! — воскликнул Иван. — Дерзить девушкам никогда не считалось доблестью.

— А ты уж тут как тут, — проворчал Олег.

— Усек! — засмеялся Ростислав. — Мо-ло-дец. Вот и мотай на ус, Олежка. Пригодится. Ведь тот не мужчина, кто не вступается за женщину.

— Эта особа и без защитников глаза любому выцарапает, — обронил Олег, решительно направляясь к выходу.

— Тут ты, пожалуй, прав! — бросила ему вслед Аленка.

Потом в прихожей послышалось: «Куда, Олежка? Гости в

доме...» — «А, пойду погуляю», — «Ну, ну. Только не задерживайся допозна, сыночек». — «Да что вы все, как с маленьким?! Когда приду, тогда и приду».

Аленка, улыбаясь, заключила:

— Ив гордом одиночестве непонятым ушел.

К ней заинтересованно обратился Всеволод:

— Вы, Алена, по студенческому обмену во Франции были? В Сорбонне?

— Нет. Там занимаются наши «французы» с иняза. А я летала совсем по другому поводу.

— Секрет?

— Право, не стоит об этом...

— Чего там, — сказал Ростислав. — Наша Аленка — мастер спорта международного класса. Участвовала в первенстве мира по прыжкам с парашютом. Золотую