Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми - Тайный адвокат

Между тем, хотя и мало кто симпатизирует высокомерному, некомпетентному Гудвину, которому грозила потеря многомилионной пенсионной кубышки, конституционная значимость заявлений миссис Харман осталась без внимания. Перед нами был министр, прямо призывающий правительство вмешаться, чтобы отменить контрактные юридические обязательства; неправильно применить закон в отношении человека, посчитав его слишком непопулярным, чтобы заслуживать защиты. Это был плевок в лицо устоявшемуся принципу, согласно которому верховенство закона требует, чтобы все мы – от Короны до простых граждан – подчинялись демократически установленным законам страны, принятым парламентом, истолкованным и примененным независимыми судами.

Когда премьер-министра спросили насчет того, что заместитель лидера его партии, очевидно, подписалась под новой доктриной незаконных действий, его пресс-секретарь не дал премьер-министру ответить, заметив: «Очевидно, что мы связаны принципом верховенства закона» (9) – со всей искренностью подростка, бормочущего «простите, я больше так не буду». Больше ничего на этот счет сказано не было.

Не прозвучало никаких искренних оправданий или объяснения принципа верховенства закона, никаких явных официальных заверений в том, что Суд общественного мнения на самом деле не стал независимым дополнением к нашей правовой системе. Как сказал мистер Кейбл, «вопрос только в том, как этого добиться на практике». Про закон почему-то все позабыли. Те возражения, которые прозвучали, были сделаны не более чем на публику – так, депутат от консерваторов Борис Джонсон обвинил миссис Харман в «левацком безумии» (10).

Отсутствие возмущения, я бы предположил, объясняется тем, что подразумеваемая первостепенность суда общественного мнения не является чем-то новым. Миссис Харман правильно рассчитала, что это примитивное воззвание к нашим худшим инстинктам обернется большей политической выгодой, чем трезвое и аргументированное объяснение того, как важно, чтобы перед законом все были равны, – несомненно, потому, что она видела, как успешно ее предшественники и современники справлялись со сложными юридическими делами, беззаботно бросая под автобус принцип верховенства закона. Когда сталкиваешься с трудным делом, касающимся глубоко непопулярного или неприятного человека, вряд ли удастся заработать много очков, напоминая общественности про наши первостепенные принципы. Вместо этого создается видимость – с молчаливого согласия наших ставленников и под влиянием СМИ – наличия простого решения: мы просто сделаем исключение для этого конкретного человека. Особое отношение становится не просто оправданным, но и необходимым.

Перед законом все равны

На протяжении всей этой книги я непринужденно ссылался на принцип верховенства закона, словно подразумевая, что существует устоявшееся определение, с которым мы все знакомы и согласны, но это, как вам подтвердит любой специалист по конституционному праву, не так. Точная природа и сфера действия принципа верховенства закона – предмет многовековых научных дебатов, но в качестве рабочего определения трудно найти более подходящее, чем предложенное Томом Бингхэмом, бывшим лордом – верховным судьей Англии и Уэльса, в его исторической книге «Верховенство закона»: «Все лица и органы власти в государстве, будь то государственные или частные, должны быть связаны законами, принятыми публично, вступающими в силу (как правило) в будущем и публично применяемыми в судах, равно как и иметь право использовать эти законы в свою пользу (11)».

Центральным элементом этого и почти всех остальных определений является то, что перед законом все должны быть равны. Закон должен одинаково применяться к каждому из нас. У каждого из нас одинаковые юридические права и обязанности, и к каждому применим один и тот же справедливый правовой процесс, даже если мы категорически не согласны с его результатом[117].

Принято считать, что наша традиция равенства всех перед законом гордо и безукоризненно восходит к Великой хартии вольностей 1215 года. В главах 39 и 40 впервые была предпринята попытка ограничить власть короля и поставить его в рамки закона: «Ни один свободный человек не может быть схвачен или заключен в тюрьму, лишен своих прав или имущества, объявлен вне закона или изгнан. Мы не будем применять к нему силу иначе, как по законному приговору равных ему или по закону страны. Никому не будет отказано в праве или справедливости, и никто не сможет их купить».

Однако в популярном пересказе часто упускается тот факт, что король Иоанн отказался от Хартии вольностей в течение нескольких месяцев, а последующие столетия порой напоминали надоевшую мыльную оперу, повторяющую одну и ту же сюжетную линию о том, как Корона перегибает палку и стремится поставить себя – или своих наименее любимых подданных – вне закона. В качестве примера можно привести Звездную палату, под юрисдикцией которой политических врагов Якова I и Карла I тайно пытали, судили и признавали виновными, вплоть до ее отмены в 1640 году.

КАРЛ I ВСТУПИЛ В ПРЯМОЙ КОНФЛИКТ С ПАРЛАМЕНТОМ В 1628 ГОДУ, КОГДА ПРИКАЗАЛ ЗАКЛЮЧИТЬ ПОД СТРАЖУ ПО «ОСОБОМУ РАСПОРЯЖЕНИЮ» 5 РЫЦАРЕЙ, КОТОРЫЕ ОТКАЗАЛИСЬ ОПЛАТИТЬ ПРИНУДИТЕЛЬНЫЙ ЗАЕМ ДЛЯ ФИНАНСИРОВАНИЯ ВОЕННЫХ АМБИЦИЙ КОРОЛЯ.

Решением стала Петиция о правах 1628 года, в которой Карл неохотно согласился на пакет ограничений своих полномочий, разработанных для того, чтобы «ни один свободный человек не мог быть заключен в тюрьму или под стражу упомянутым выше образом», после чего приступил к продлившемуся одиннадцать лет самодержавному личному правлению, в ходе которого парламент был отодвинут на второй план.

В Билле о правах 1689 года, содержащем условия, на которых Вильгельм Оранский согласился стать королем, изложены многие из принципов, которые мы признаем сегодня в современном правовом регулировании. Священная власть была отменена; Корона теперь подчинялась закону. Права были закреплены в законодательстве, включая власть и независимость парламента, право на суд присяжных, запрет на жестокое и необычное наказание и запрет на чрезмерные штрафы или чрезмерный залог. В 1701 году Акт об урегулировании обеспечил независимость судебной власти, наделив судей иммунитетом за действия, совершенные в рамках судебного процесса, что сделало их недосягаемыми для монархов, стремящихся повлиять на судебные решения, и создало основу для верховенства закона (12).

Очевидно, что до полного равенства перед законом было еще далеко. Дискриминация по признакам расы, пола, инвалидности, религии, возраста, сексуальной ориентации и семейного положения, и это лишь некоторые из них, пронизывала закон, равно как и наше общество, – что, собственно наблюдается и по сей день. Путем постепенных улучшений мы пытались продемонстрировать верность идее о том, что каждый из нас имеет равное право на защиту, предоставляемую законом, и на соблюдение установленной правовой процедуры, когда государство пытается вмешаться в нашу жизнь. Уж точно именно эту историю мы рассказываем себе и другим, когда хвастаемся на международной арене знаменитой британской приверженностью принципу верховенства закона.

Между тем нам не нужно далеко ходить,