Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми - Тайный адвокат

Но эта процедура – тщательная, беспристрастная судебная оценка закона, доказательств и конфликтующих индивидуальных и общественных интересов – была подорвана на самом раннем этапе. Используя парламентскую привилегию, чтобы сорвать временное постановление суда, лорд Хейн лишил всех участников процесса справедливого слушания и обоснованного решения. Это было важно не только для Филиппа Грина, но и для предполагаемых жертв, а также и для прессы. Апелляционный суд получил бы возможность пересмотреть баланс общественных интересов и коммерческой тайны в эпоху #MeToo; это решение, вполне возможно, стало бы жизненно важным прецедентом для The Telegraph в будущих судебных баталиях.

Но мы этого никогда не узнаем. Теперь, когда судебное разбирательство стало бессмысленным, оно было прекращено (30). Справедливый судебный процесс был успешно выжат тщеславным политиканством, предположением, что сиюминутное мнение умеющего работать на публику политика стоит больше, чем справедливый и законный процесс. Когда в программе BBC Newsnight лорду Хейну, сидящему с довольным видом, задали вопросы о подробностях дела, его удивленное выражение лица и уклончивые ответы выдавали человека, который не все продумал. К чему такая спешка? Почему бы не дождаться итогового решения суда? А как же пожелания истцов? Ответов не последовало (31).

Вот так вот просто мы раз за разом упускаем из виду наши основополагающие принципы. Утрированная история о том, что жертв #MeToo заставляют молчать суды, потакающие богатым мужчинам, настолько инстинктивно взывает к нашему врожденному чувству справедливости, что нас можно обманом заставить согласиться с «решением», которое наносит куда больший вред, чем мы себе это представляем. Когда заходит речь о столь осуждаемом всеми человеке, как Филипп Грин, по умолчанию может возникнуть чувство, что его поражение, независимо от его конкретной причины, – это что-то хорошее.

Но это не так. Возможно, мистер Грин и является неприятным человеком, рассчитывающим с помощью своих денег и нанятых на них дорогих адвокатов скрыть обвинения, о которых следовало бы знать общественности. Систему соглашений о неразглашении, возможно, действительно стоит пересмотреть и внести в нее изменения. Доступ к судам, возможно, и правда становится – по причинам, рассмотренным в этой книге, – все больше уделом богатых, которые могут позволить себе привилегии, недоступные рядовым гражданам.

Все это может действительно быть так. Только вот ни одно из этих утверждений не является оправданием для отмены справедливой правовой процедуры с целью как можно быстрее добиться заслуженного, по нашему мнению, результата.

Шамима Бегум

17 февраля 2015 года три британские школьницы из Бетнал-Грин прибыли в аэропорт Гатвик. Они сели на рейс авиакомпании Turkish Airlines до Стамбула, а оттуда отправились в Сирию. Их целью было присоединиться к примерно 550 женщинам и девочкам, которые бежали с Запада, чтобы вступить в террористическую группировку «Исламское государство», ответственную за гибель тысяч невинных гражданских лиц по всему миру.

Четыре года спустя, почти день в день, Энтони Ллойд, журналист газеты The Times, обнаружил одну из трех «невест ИГИЛ», о которых писали таблоиды, Шамиму Бегум, в лагере беженцев Аль-Хоул на севере Сирии. Она была единственной выжившей из всех троих, покинувших Лондон в 2015 году, и эти годы выдались для нее непростыми. Она вышла замуж за двадцатитрехлетнего голландского боевика ИГИЛ через несколько дней после прибытия в Сирию в возрасте пятнадцати лет. Она была свидетелем зверств этой группировки: отрубленные головы в мусорных баках, видеозаписи казней заложников и пыток инакомыслящих. Она была ранена во время авиаударов, потеряла двух детей в возрасте восьми месяцев и двадцати одного месяца и сейчас была на девятом месяце беременности, вынашивая своего третьего ребенка.

Когда халифат распался, а ИГИЛ боролась за сохранение контроля над последними оставшимися территориями, она приняла решение бежать из Багуза и попытаться вернуться в Великобританию. «Я боялась, что ребенок, которого я скоро рожу, умрет, как и другие мои дети, если я останусь, – сказала она в интервью The Times. – Я сделаю все, что потребуется, лишь бы иметь возможность вернуться домой и спокойно жить со своим ребенком» (32).

Мыслей о раскаянии у нее не было. Возможно, неудивительно для пятнадцатилетней девочки, завербованной фундаменталистским культом смерти, что она не выразила сожаления о своем поступке и сочувствия к жертвам своих собратьев. На вопрос телеканала Sky News о теракте в Манчестере в 2017 году, вдохновленном ИГИЛ, она заявила, что он был «оправданным» (33). Заносчивая, самоуверенная, безжалостная и вызывающая – не самый удачный образ, чтобы понравиться публике.

Тем не менее, как гражданка Великобритании, по закону она имела право вернуться домой. Очевидно, об отсутствии последствий для нее речи не шло. За участие в террористической деятельности ее ждало уголовное расследование с возможным последующим судебным преследованием, а в случае обвинительного приговора – тюремное заключение, после которого ее жизнь уже никогда бы не стала прежней. Социальные службы, несомненно, вмешались бы, чтобы обеспечить безопасность ее ребенка. Спецслужбы, вероятно, держали бы ее под пристальным наблюдением еще долгое время. Вернуться домой, чтобы жить спокойной жизнью со своим ребенком, было совершенно не так просто, как убеждала себя в этом двадцатиоднолетняя девушка.

РЕАКЦИЯ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ПРЕССЫ И ОБОЗРЕВАТЕЛЕЙ НА ПРЕДСТОЯЩЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ БЕГУМ БЫЛА ДАЛЕКО НЕ САМОЙ ВЗВЕШЕННОЙ.

Некоторые из них представляли собой настоящую ярмарку глупости. Так, радиоведущий LBC и обозреватель Daily Mail Эндрю Пирс потребовал введения нового уголовного закона, который бы имел обратную силу, только для дела Бегум (34). То, что это было бы фундаментальным нарушением международно признанного принципа отсутствия у законов обратной силы – согласно которому людей нельзя преследовать за действия, которые не являлись преступными на момент их совершения, то есть за нарушение закона, которого тогда еще не существовало, – в голову ему не пришло. Как и то, что уже существует множество законов, по которым она могла быть привлечена к ответственности на совершенно законных основаниях.

Члены парламента из числа консерваторов принялись судорожно выдумывать, как бы изловчиться, чтобы навесить на ее дело ярлык «государственная измена», несмотря на тот факт, что уже существующее законодательство о терроризме предусматривало достаточное разнообразие преступлений, которые влекли за собой значительные сроки тюремного заключения. Доктор Джулиан Льюис, член парламента, предложил «министру внутренних дел рассмотреть вопрос об усовершенствовании закона об измене», как будто это то, что политик имеет право сделать в одностороннем порядке, по одной только прихоти, и применить новый закон к действиям, совершенным в прошлом (35). Министр обороны Гэвин Уильямсон поспешил поделиться своим мнением по поводу того, что британской гражданке была предоставлена юридическая помощь в процессе,