Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми - Тайный адвокат

предубеждения относительно того, что представляет собой «типичная» жертва или «типичный» насильник. Что определенная манера одеваться или пить означает, что женщина «напрашивается на это»; как «типичная» жертва изнасилования ведет себя после изнасилования и что означает согласие. Несмотря на то что количество обвинительных приговоров в суде по сексуальным преступлениям в целом сопоставимо с другими преступлениями и что судьи дают присяжным четкие указания об опасности стереотипов и мифов об изнасиловании, вызывает беспокойство тот факт, что взгляды, которые обычно выражаются в опросах и в СМИ, неизбежно находят свое отражение среди присяжных. Имеются даже научные исследования, которые показывают, что это может быть реальной проблемой (66).

Вот почему некоторые члены парламента призвали к отмене суда присяжных по делам, связанным с сексуальными преступлениями (67), с заявленной целью увеличить количество обвинительных приговоров в суде.

Я ни в коем случае не являюсь идеологическим противником суда присяжных. Я бы переживал, если бы все решения принимались в одиночку профессиональными судьями, но меня часто беспокоит отсутствие прозрачности системы присяжных – присяжным запрещено разглашать, что произошло во время обсуждения, – и то, что из-за этого невозможно оценить работу присяжных. Тем не менее я бы предположил, что первым шагом перед фундаментальными изменениями должно стать исследование работы присяжных на практике, а не только в смоделированной среде. Будь то требование к присяжным предоставить обоснование их вердиктов, как это происходит в других странах, или разрешение исследователям наблюдать за ходом обсуждения, нам необходимо знать, работают ли присяжные так, как это задумано, прежде чем мы начнем кампанию по их замене.

Причем эти исследования не должны ограничиваться одной категорией преступлений. Ведь из этого следует, что если присяжные позволяют предрассудкам затуманивать их оценку доказательств в одном виде судебного процесса, то и другие тоже подвергаются схожему риску. И хотя в данном обсуждении акцент делается на неправомерных оправдательных приговорах, вполне логично, что повсеместная неспособность прислушаться к предоставленным доказательствам также приводит к несправедливым обвинительным приговорам.

Только вот анализ редко заходит так далеко. Все сводится исключительно к вопросу увеличения числа обвинительных приговоров по одному конкретному типу преступлений.

И это должно вызывать у нас беспокойство. Подобная непоследовательность недопустима. Мы не можем клясться в верховенстве закона и при этом параллельно использовать систему, предусматривающую один способ судебного разбирательства, который мы считаем золотым стандартом, для «нормальных» подозреваемых, и второй, с большей склонностью к обвинительным приговорам, для преступлений, которые мы действительно не можем терпеть. Либо присяжные являются тем, что мы хотим в них видеть – демократическим гарантом свободы, добросовестно применяющим бремя и стандарты доказывания и закон к доказательствам, – либо эта система имеет существенные недостатки, и они с пугающей частотой выносят несправедливые вердикты. Если последнее, то нам необходимо это знать, чтобы внести радикальные изменения в судебный процесс по всем преступлениям, а не только по некоторым. Причем для защиты как обвиняемых, так и истцов.

Все эти информационные кампании подразумевают, что только виновные попадают под суд. Понятия «подозреваемый» и «преступник» используются как взаимозаменяемые, и нас подготавливают к согласию с тем, что уголовный процесс в любом случае должен лишь облегчить неминуемый переход от первого ко второму, причем чем быстрее, дешевле и безболезненнее будет работать этот конвейер, тем лучше.

Неизбежно мы рискуем потерять ориентиры. Нас призывают не задумываться о том, к чему приведут изменения в судебной системе, если в наш адрес выдвинут несправедливые обвинения, потому что подразумевается, что этого никогда не случится. Полиция будет арестовывать только виновных. Но мы-то с вами знаем, что это не так. Мы знаем, что каждый день невиновных людей арестовывают и выдвигают против них обвинения. И мы знаем из учебников истории, что некоторые из них признаются виновными и проводят годы своей жизни в заключении за преступления, которых не совершали.

Уровень обвинительных приговоров в нашей стране – включая случаи признания вины подсудимыми – по последним подсчетам, составляет 87 процентов (68), что означает, что из 1,37 миллиона человек, привлеченных к ответственности в прошлом году, более 178 тысяч либо были оправданы судом, либо в отношении них было прекращено производство. Многие из них, неизбежно, будут виновными по факту людьми, против которых просто не хватило доказательств. Но, столь же неизбежно, некоторые будут действительно совершенно невиновными. Именно для них – в знак признания того, что мы можем оказаться на их месте, – и существует защита.

МНЕ КАЖЕТСЯ, НАШЕЙ КУЛЬТУРЕ ПРИСУЩЕ СТРАННОЕ МОРАЛЬНОЕ ДВУЛИЧИЕ.

В фильмах, которые мы называем классикой, в сериалах, которые мы смотрим запоем, и книгах, которые читаем взахлеб, нам никогда не надоедают истории о судебных ошибках. От «Двенадцати разгневанных мужчин» до «Побега из Шоушенка», от «Создавая убийцу» до «Невиновного человека», от «Убить пересмешника» до Сириуса Блэка из «Гарри Поттера» – невинные граждане, ставшие жертвами несправедливого судебного процесса, являются для нас героями, за которых мы болеем больше всего. И все же, оторвавшись от экрана, мы готовы принять за чистую монету заверения в том, что в нашей жизни такого никогда не случится. Мы не имеем ничего против общества, в котором с 2014 года регулярно отказываем в компенсации жертвам судебных ошибок, ставя перед ними невыполнимую задачу доказать свою невиновность, прежде чем мы хотя бы задумаемся об официальных извинениях. Где адвокатов защиты считают соучастниками предполагаемых преступлений своих клиентов. Где главная задача – это увеличить число обвинительных приговоров, а не обеспечить их справедливость.

И я понимаю, что, сосредоточившись на делах, связанных с сексуальным насилием в отношении женщин, я рискую показаться еще одним представителем старой правовой гвардии, поддакивающим заявлениям ультраправых об эпидемии заведомо ложных исков. Клянусь, что я пришел сюда не с транспарантом #HimToo, кричащим «А как же мужчины?» в рефлексивной панике перед современностью, наступающей на пятки моим привилегиям, когда наконец удалось преодолеть дарованный патриархатом иммунитет (69).

БУДУЧИ ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ СТОРОНЫ ОБВИНЕНИЯ, Я СКАЖУ ВАМ, ЧТО В КОЛИЧЕСТВЕННОМ ВЫРАЖЕНИИ БОЛЬШЕ МУЖЧИН ОСТАЮТСЯ БЕЗНАКАЗАННЫМИ, ЧЕМ НЕСПРАВЕДЛИВО ОСУЖДЕННЫМИ.

Я понимаю, почему многим жертвам преступлений, особенно сексуального насилия, так остро кажется, будто система несправедливо настроена против них; все потому, что на протяжении веков именно так и было. Жалобы не воспринимались всерьез. Полиция, прокуроры, адвокаты и судьи отвратительно относились к заявителям.

Наша система правосудия на протяжении большей части своего существования управлялась исключительно мужчинами и в интересах мужчин, и, хотя ситуация значительно улучшилась, я не пытаюсь делать вид, будто теперь все изменилось в лучшую сторону. Это не так. Статистика говорит о том, что есть над чем поработать.

Между тем мы не можем строить уголовное правосудие,