Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми - Тайный адвокат

детей с задержкой в развитии. В 2010 году подросток с IQ шестьдесят восемь и речевыми навыками ребенка семи-восьми лет не стал давать показания на своем суде по делу об убийстве. Судья, как полагается по закону, указал присяжным, что это то, что может быть добавлено к позиции обвинения против него (37). В 2005 году Сэм Халлам был осужден за убийство. Его приговор был отменен семь лет спустя Апелляционным судом после того, как выяснилось, что он стал жертвой «явно ненадежных доказательств опознания», «неспособности полиции должным образом расследовать его алиби» и «нераскрытия обвинением материалов, которые могли бы поддержать его версию» (38). Одним из доводов обвинения, который обеспечил ошибочное признание его виновным, было его решение, принятое по совету юриста, не давать комментариев на допросе в полиции.

Правительство новых лейбористов[113], пришедшее на смену Говарду в 1997 году, также придерживалось идеи о необходимости «вернуть систему уголовного правосудия», поскольку крайности антиобщественного поведения и исламистского терроризма сильно беспокоили премьер-министра. Тони Блэр часто жаловался на то, что «правосудие перекошено в сторону преступника и нуждается в изменении баланса в сторону жертвы» (39), и в 2003 году внес два серьезных изменения в систему уголовных доказательств. Доказательства с чужих слов – то, что было сказано кем-то вне суда, на что обвинение хочет опереться, чтобы доказать правдивость сказанного, – исторически не принимались судом по очевидной причине. Если вас обвиняют, скажем, в краже яблока, будет нечестно, если обвинение вызовет случайного представителя общественности, который скажет суду: «Джим сказал мне, что он видел, как украли яблоко». Вы хотите, чтобы сам Джим, первостепенный источник доказательства, присутствовал на допросе. Закон об уголовном правосудии 2003 года значительно облегчил обвинению представление доказательств с чужих слов. Это же нововведение в законодательство облегчило прокурорам представление доказательств о «дурной репутации» подсудимого – предыдущих приговоров (или даже просто обвинений), которые в основном не фигурировали в уголовных процессах, чтобы присяжные смогли сосредоточиться на доказательствах по рассматриваемому делу, а не на плохой репутации подсудимого. К концу своего пребывания у власти, в 2006 году, мистер Блэр продолжал гнуть свою линию.

Я ни в коем случае не пытаюсь утверждать, что тут все однозначно; существует огромное количество научной литературы, в которой обсуждаются вопросы о том, где должны проходить границы в требованиях к доказательствам по уголовным делам. Между тем, что было однозначным, так это дискурс, публично развернутый правительством: эти изменения должны волновать вас, только если вы являетесь преступником. Это единственные люди, которых это коснется. Есть преступники, а есть их жертвы. Ни о каких «обвиняемых» речи не идет. Настоящая презумпция виновности.

За последние несколько лет мы видели, как подобная риторика применялась в отношении обвинений в сексуальных преступлениях. Дело Чеда Эванса попало в заголовки газет после того, как его приговор был отменен и назначено повторное судебное разбирательство, когда Апелляционный суд принял новые доказательства, касающиеся истории сексуальной жизни истца.

В БОЛЬШИНСТВЕ СЛУЧАЕВ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА НА ОСНОВЕ ИСТОРИИ СЕКСУАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ИСТЦА НЕ РАССМАТРИВАЮТСЯ СУДОМ.

В некоторых случаях, однако, они признаются имеющими отношение к делу. Они никогда не могут быть использованы с целью подорвать доверие к истцу и должны отвечать строгим законодательным критериям, в том числе, что очень важно, судья должен быть уверен, что в случае, если доказательства не будут рассмотрены, имеется риск вынесения несправедливого обвинительного приговора. Что касается меня, то я не считаю, что, исходя из известных фактов, решение Апелляционного суда по делу Эванса было правильным; однако то, как оно было представлено в СМИ, было примером бесстыдного нагнетания страха. Данное решение было принято по конкретным фактам и не создавало прецедента, однако многие утверждали обратное. В статье, опубликованной в газете Daily Mail, это решение приравняли к созданию «хартии насильников» (40). Члены парламента заведомо ложно заявляли (41), будто это утверждение возвращает нас к временам, когда история сексуальной жизни женщины использовалась в суде в качестве доказательства ее распутности или того, что она не заслуживает доверия, – подобные домыслы были запрещены в судах с 1999 года. Шокирующий случай в Ирландии, когда нижнее белье истца было выставлено в суде адвокатом защиты в качестве доказательства того, что она «открыта для встреч», стал частью дебатов, несмотря на то что подобное поведение находится под четким запретом в судах Англии и Уэльса (42).

Обоснованная озабоченность обращением с истцом по делам, связанным с обвинениями сексуального характера, быстро привела к повсеместному нежеланию признавать наличие конфликта интересов в уголовных процессах и строгие критерии, по которым подобные доказательства могут быть допущены для рассмотрения судом. Например, истец, утверждающий под присягой, что она никогда бы не вступила в половую связь по обоюдному согласию из-за своей набожной веры, может быть уличена во лжи доказательствами на основе истории ее сексуальной жизни, которые утверждают обратное. Истец может заявить о жестоком и необычном сексуальном нападении с применением бандажа и наручников, которые, по утверждению ответчика, применялись по обоюдному согласию; если у истца было три партнера, каждый из которых подтвердил, что она была инициатором подобного типа БДСМ, эти доказательства могут быть приняты судом для рассмотрения вопроса о согласии.

Ни одно из этих доказательств не будет играть определяющую роль в вопросе вины, однако в обоих примерах они могут быть важны для рассмотрения присяжными. Без этих доказательств может сложиться неполная картина и возникнуть риск вынесения несправедливого вердикта.

Возможно, есть основания утверждать, что соответствующий закон – раздел 41 Закона 1999 года о ювенальной юстиции и уголовных доказательствах – не применяется должным образом, что он приводит к чрезмерной вседозволенности, в результате чего истцам задают интимные и смущающие вопросы, когда это совершенно необоснованно. Последние исследования данного вопроса не подтверждают это (43), однако нет ничего плохого в просьбе провести полный анализ того, как закон применяется на практике и требуется ли судьям или адвокатам дополнительное обучение по этому вопросу. Только вот политики отреагировали иначе. Вместо этого члены парламента поспешили внести на рассмотрение законопроект, направленный на то, чтобы заставить судей исключать из рассмотрения любые доказательства на основе истории сексуальной жизни при любых обстоятельствах, даже если судьи уверены, что это чревато вынесением несправедливого приговора (44). Не было даже попытки признать, что это неизбежно приведет к заключению в тюрьму невиновных людей. Преступник выступал против жертвы, и последняя должна была победить.

Право на адвоката – «На чьей вы стороне?»

Без сомнения, наиболее упорными нападками на основы системы уголовного правосудия являются те, что касаются права на адвоката. Мы только что посвятили целую главу теме субсидируемой