Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

колледжей (Thames Nautical Training College, H.M.S. Worcester) с отличными показателями в учебе и в поведении[837]. Американские “New York Times” и “Sun”, со своей стороны, поспешили напомнить, что «семь высших офицеров японского флота являются выпускниками Аннаполиса, включая адмирала Уриу, командующего эскадрой, которая недавно выполнила столь выдающуюся боевую задачу»[838]. Вскоре та же “New York Times” посвятила этому японскому адмиралу, «герою» Чемульпо, прочувствованную статью под названием «Мэхэн флота микадо»[839]. «Японцы создали новые стандарты для всех военных моряков мира», – писала в июне 1904 г. лондонская “Daily Star”; «похоже, что каждый британец уже понимает, что японцы заслуживают победы над славянами, поскольку они доказали свое превосходство в политике, в качестве своего мышления, в социальной и нравственной сферах». Перепечатывая эту статью, “Japan Times” озаглавила ее: «Дань восхищения японцами»[840].

Вскоре после начала операций на континентальном театре свою порцию комплиментов получили и сухопутные военачальники островной империи. «Японии повезло с ее генералами, – говорил в апреле 1904 г. генерал-лейтенант сэр Ян Гамильтон (I. Hamilton), – молодые и активные, они имеют то огромное преимущество перед любым континентальным военачальником, что обладают опытом участия в современной войне»[841]. В дальнейшем на Западе развернулась борьба за честь оказаться в родстве с японскими героями маньчжурской бойни. Одноименная греческая семья заявила, что генерал Куроки Тамэмото родом из Эллады, затем претензии такого же свойства заявили французы, а после них – и поляки (последние доказывали, что его настоящая фамилия – «Kurowski»)[842]. Хвалу японскому оружию воздавала и китайская пресса.

Наблюдая за военными событиями на Дальнем Востоке, британские специалисты пришли в такой восторг, что открыто заговорили о готовности пойти на выучку к своим недавним ученикам. «Японцы следуют британскому опыту, но широко усовершенствуют его, – писал военный корреспондент “Times”, – Япония показывает нам, как следует применять обоюдоострый военный меч…[843] Сегодняшние действия Японии совершенны и могут рассматриваться как модель национальной стратегии для островной империи; чем больше мы к ней приблизимся, тем с большей уверенностью сможем предотвратить войну на необъятных владениях британской короны»[844]. «Японская армия и военно-морской флот, – писал тогда же английский журнал “Engineering”, – являют пример и заимствования, и сделанных улучшений одновременно, а их высокая эффективность и боевая мощь доказывают, что эти заимствования модернизированы по последнему слову техники»[845]. Япония «восприняла все лучшее из военно-морской и военной систем западных держав», – подчеркивал британский военный атташе в Токио генерал-лейтенант сэр У. Николсон (W.G. Nicholson) и добавлял: «нам, англо-саксам, возможно, может льстить, что кое-чему японцы научились и у нас, но если мы хотим быть мудрыми, нам следует вернуть этот комплимент, пойдя на выучку к ним»[846]. В английской печати стали появляться статьи из серии «Уроки Японии», которые японская пресса, естественно, с удовольствием перепечатывала[847]. Действия же России на сухопутном театре войны, предрекал военный эксперт “Times”, «станут посмешищем и Европы, и Азии»[848].

* * *

В первые дни войны ни в Порт-Артуре, ни в Петербурге не имели представления о том, что творилось в Корее, – 23 января (5 февраля), т.е. за три дня до фактического начала войны, по приказу из Токио японский военно-морской атташе М. Ёсида перерезал телеграфный кабель, шедший на север от Сеула. О другом кабеле, шедшем на юг, японцы «позаботились» на своей территории – чтобы русские ничего не заподозрили, его было решено не перерезать[849], телеграммы противника принимать, но не отправлять (при этом депеши представителей других стран доставлялись по назначению исправно). «Кабель с Кореей не действует, – отметил в своем дневнике Плансон 28 января. – Он идет на Чифу, Шанхай, Нагасаки, Фузан, Сеул; линии исправны, но телеграммы не доходят. Павлов не отвечает. …ему была послана телеграмма выслать [в Артур] “Корейца” и “Варяга”. Он не ответил»[850]. Между тем, события на полуострове развивались бурно и драматически.

С первых дней нового 1904 г. активность японцев в Корее продолжала нарастать, все говорило о неумолимо надвигавшейся войне. «Секретно осведомлен, – телеграфировал Павлов 10 (23) января 1904 г., – что вчера ночью японскою миссиею сделана новая решительная, по-видимому, безуспешная попытка угрозами вынудить у императора письменное согласие на признание японского протектората и заключение союзного договора на случай войны с Россией»[851]. В последующие дни, наблюдая за действиями здешних японцев, Павлов окончательно утвердился в мысли, что Япония готовится начать военные действия в Корее в самом ближайшем будущем. 25 января (7 февраля) российский посланник выяснил, что японская эскадра уже получила приказ двигаться в Корею и высадить там десант (что, как мы знаем, полностью соответствовало действительности). Обо всем этом он неоднократно телеграфировал в Порт-Артур и Петербург, но ответа не получал. Молчал и его вице-консул в Фузане, которому было приказано немедленно сообщать обо всех движениях японцев на юге полуострова. Павлов понял, что связь оборвана и японский телеграф в Сеуле его переписку задерживает. Посовещавшись с капитаном 1-го ранга В.Ф. Рудневым, командиром стоявшего в Чемульпо крейсера «Варяг», который находился в распоряжении миссии, он решил переправить казенную корреспонденцию в Порт-Артур морем, на канонерской лодке «Кореец» капитана 2-го ранга Г.П. Беляева. Вот как по горячим следам описывал он дальнейшее: «На следующий день, 26 января в 4 часа пополудни канонерская лодка “Кореец”, получив нашу корреспонденцию, доставленную на нее с одним из казаков вверенной мне миссии, снялась с якоря и пошла по назначению. При выходе из рейда … она встретила входившую в Чемульпо японскую эскадру, состоявшую из шести крейсеров и 8 миноносцев, за которыми шли три больших японских транспорта с войсками. Поравнявшись с японским крейсером “Асама”, на котором был поднят адмиральский флаг[852], командир “Корейца” вызвал караул для отдания японскому адмиралу обычной воинской почести. Со стороны японцев надлежащего ответа не последовало, а вместо того крейсер “Асама” повернул и стал видимо преследовать нашу лодку. Вслед затем ее окружили миноносцы и сделали три выстрела минами Уайтхэда. Первые две мины прошли в незначительном расстоянии под кормою нашей лодки, а последняя направилась прямо в середину борта, но, очевидно, вследствие неисправности, затонула в расстоянии 4 сажень[853] от “Корейца”, не причинив ему вреда. Командир “Корейца” капитан 2 ранга Беляев, согласно представленному им мне объяснению, не считал себя вправе открыть огонь в пределах рейда … на котором находились другие иностранные суда[854], а вернулся на место стоянки»[855].

По-прежнему не ведая, что война уже фактически развязана, капитан Руднев обратился к капитану 1-го ранга Бейли (Bayly), командиру британского крейсера “Talbot”, как к старшему из иностранных морских начальников с просьбой узнать у японских моряков, на каком основании «Кореец» был ими обстрелян. По свидетельству очевидца, «японский адмирал долго