От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

То, что я вижу, заставляет меня застыть от ужаса и моментально приводит в полное сознание. Танк выбрал несколько лежащих на земле тел, возможно еще шевелящихся, в качестве своих целей. Он давит их и поворачивается на месте, дабы наверняка достичь желаемого результата. Мне отчетливо видно лицо человека, который еще жив и чье тело исчезает под гусеницей танка. Лицо становится красным, словно вот-вот взорвется, как будто кровь готова брызнуть через все его поры! Когда танк снова поворачивается на месте, я вижу оторванный от формы рукав, застрявший между двумя траками и поворачивающийся вместе с ними, а в рукаве сама рука, заканчивающаяся кистью! Вижу, как эта рука, вместе с гусеницей, делает несколько полных оборотов, каждый раз ударяясь о броню над траками! Сдерживая дыхание, я не шевелюсь, опасаясь привлечь внимание этих современных гуннов! Танк движется дальше, и немного поодаль я вижу еще два, вымещающие свою ярость на лежащих в снегу раненых, безоружных и беззащитных, оказавшихся в их власти! Ничего подобного я никогда не видел с нашей стороны[83]. Поэтому не в состоянии понять такую свирепую кровожадность. Мы что было сил сражались против режима, который они пытались нам навязать[84], но никогда не позволяли ненависти овладевать нашими сердцами! Никогда не испытывали ненависти к солдатам, сражавшимся против нас!

Вскоре танки удаляются и шум стихает, однако увиденное мной навсегда запечатлеется в моей памяти! И снова я уцелел, но сколько еще раз мне повезет? Тут до меня доходит, что я ранен. Все это время я не осознавал этого, пока не пришел в сознание. На этот раз я и зритель, и, в то же время, исполнитель главной роли в своей собственной трагедии!

В поле моего зрения снег и неровности почвы во всех их мельчайших подробностях. Вижу сотни холмиков и пучков степной травы, закрывающих от меня безрадостную перспективу, и что-то вроде парящего повсюду в воздухе легкого марева. Все очень сильно отличается размерами по сравнению с тем, что видит стоящий на ногах человек. Все еще не веря в то, что случилось со мной, я пытаюсь понемногу смириться с правдой, боясь при этом испугаться собственных страхов и истинного положения вещей. Медленно возвращается способность здраво мыслить, потом исчезает и вновь возвращается, уже более настойчиво. Постепенно, сперва неуверенно, все становится на свои места, и мало-помалу я остаюсь один на один с единственным предположением, которого всегда боялся, с наихудшим из всех вариантом – быть раненным и в полном сознании, но пригвожденным к земле, предоставленным на милость других, на милость жестокого и кровожадного противника, от которого не стоит ждать ни малейшего милосердия.

Пытаюсь подняться и тут же падаю обратно. Все, на что я способен, – это перевернуться и опереться на колено. Тогда-то я и замечаю, что с моей левой ногой что-то не так. Потеряна? Не знаю, но наверняка сломана. Встать нет никакой возможности! Две робкие попытки показывают, что малейшее усилие шевельнуть ногой вызывает мучительную боль. Да, самое худшее в том, что я не могу двигаться. Ранение одной или обеих рук, даже ранение туловища позволило бы мне продолжать движение, но что теперь? Ощущения возвращаются, и я чувствую боль в правой части головы. Машинально касаюсь этого места рукой и подношу липкие пальцы к глазам. Какой ужас! Кажется, это фрагменты мозга! На самом деле я не очень-то представляю себе, как они выглядят, потому что никогда их не видел, но это очень походит на то, как я их себе представляю. Больше я голову не трогаю, только размышляю. По спине пробегает дрожь. Разве можно видеть частицы своего мозга на собственных пальцах и одновременно осознавать это? Это просто безумие, но о чем еще можно думать в подобных обстоятельствах? Какое-то время я не осмеливаюсь даже пошевелиться, ибо боюсь умереть!

Вдруг я вспоминаю, что был не один! Что стало с моими товарищами? Высматриваю их и справа вижу безжизненное тело Андре Бордо с размозженным черепом и залитой кровью грудью! До меня тут же доходит, что это его мозг прилип к моим голове и волосам! Узнать его нелегко, но я знаю, что это Андре. Он носил ботинки до лодыжек, а Дельрю был обут в сапоги. Кроме того, у Андре медаль «ветерана» рексистского движения. Поскольку я шел между ними, то понятно, что нахожу Дельрю слева от себя. Он лежит здесь, превращенный в месиво, его живот, грудь изрешечены осколками и залиты кровью! Сегодня я одним махом потерял еще двоих друзей, двух добрых товарищей, и по иронии судьбы они держались ко мне поближе, полагаясь на мою счастливую звезду! Они мертвы. А я еще на этом свете, по крайней мере пока. И я один!

Множество мыслей набросилось на меня и перемешалось в голове. Поток эмоций, порой противоречивых, но я должен в них разобраться. Сначала самое важное, остальное потом. Могу сказать, это вопрос жизни и смерти, но вовсе нет необходимости думать о последней, по крайней мере пока. Я должен попытаться спастись. Никакой паники! Не ставить под угрозу единственный шанс выжить. Не подвергать сомнению ни единую возможность уцелеть, которую стоит обдумать, обдумать хладнокровно. Нужно подвергнуть себя инвентаризации. В моей левой ноге засело несколько осколков, и она сломана. В этом никаких сомнений. Открытый перелом, и из раны торчит обломок берцовой кости. Другая нога тоже повреждена, как и правая стопа. Это точно. Дыры в моем ботинке подтверждают это, но я не могу определить, насколько серьезно ранение. Туловище не получило ранений, во всяком случае серьезных. Тут я ничего не вижу и не чувствую. Что до головы, то, похоже, она не повреждена, на ней только прилипшие к волосам фрагменты мозга Андре.

В том состоянии, в котором я нахожусь, я не могу справиться сам, я даже не могу встать! Кроме того, я не могу ждать конца. Это не бесстрашие; это не более чем ясность сознания. Позднее, если выкарабкаюсь, я всегда могу сказать себе, что доказал свою стойкость. Будем считать, что это не более чем хладнокровие. Мне много что нужно доказать самому себе! Кроме того, здесь нет свидетелей, если не считать оцепенелых или поглощенных мыслями теней, что бредут к тому же самому пункту, расположенному где-то там, на западе или юго-западе! Я не должен терять хладнокровия! Чтобы проникнуться этой мыслью, повторяю это себе несколько раз.

Поначалу мне казалось, будто я не желаю видеть очевидное, но на самом деле это происходит из-за потери сознания и из-за того, что я еще не полностью пришел в себя. В то же время мне необходимо трезво рассуждать, взбодрить себя, собрать все свои силы, и тогда успокоиться будет легче. Предоставленный самому себе, я боюсь, что меня ослабит вид жалкого состояния других, поскольку вокруг меня творится кромешный ад! Любой ценой мне следует обрести ясность мыслей и найти выход из положения. Вот он я – бессильный и беспомощный, с одним лишь страстным желанием выжить и обрести свободу! Но, с другой стороны, я любой ценой не должен попасть живым в руки русских. В этом я поклялся себе, раз и навсегда, уже давно, зная, что меня ждет, и не собираюсь менять свое решение, особенно после того, как видел сегодня их зверства по отношению к раненым. Сейчас другого выбора нет. Я твердо решил, и желание не попасть в плен живым запечатлелось в моей голове и моем теле так же прочно, как и желание жить – но не любой ценой!