От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не знаю, ослабевал ли артиллерийский огонь хоть на минуту, я не слышал, высматривая лишь нашу судьбу впереди. Мы сразу же двинулись в путь. Ни у кого из нас нет причин испытывать потрясение от такого ухода из жизни. Если необходимо умереть, то пусть это будет в бою. Мы на мгновение задумались, затем забыли увиденное, стерли из своей памяти, слишком занятые собственным стремлением выжить!
Мне кажется, что этот день тянется целую вечность. Через что только мне не пришлось пройти с раннего утра и до последней минуты! За какую-то треть дня произошло столько событий, что они наполнили бы множество других однообразных дней целой жизни. А ведь еще нет и 8:00 утра!
Мы продолжаем идти! Только вперед, на запад! Обстрел возобновляется, то с большими интервалами, то усиливаясь, то ослабевая. Впереди и справа, то есть на юго-востоке, где-то в тысяче метров от нас, местность возвышается наподобие естественной преграды. Вроде насыпи, какие встречаются в песчаных карьерах. По-моему, перепад высоты здесь где-то 15–20 метров. Но на самом деле не это привлекает мое внимание, а массивные темные силуэты, отчетливо видимые на самом верху. Их невозможно ни с чем спутать, но чьи это танки, наши или противника? Ведь мы так надеялись встретиться со своими, движущимися навстречу нам. Не думаю, что высшее командование потеряло всяческую надежду спасти нас, раз уж генерал Гилле, командир дивизии «Викинг», принял на себя командование всей окруженной группировкой. Мои сомнения длились недолго. Башни танков мгновенно поворачиваются и тут же выплевывают в нашу сторону смерть. Они обстреливают движущиеся по коридору прорыва группы. Придерживаясь направления нашего марша, но чуть правее, мы продолжаем движение[81].
Не прошли мы и 200 метров, как отчетливо увидели у подножия эскарпа (крутой внутренний откос рва долговременного или полевого укрепления, а также противотанковое или противотранспортное земляное заграждение в виде высокого крутого среза ската возвышенности или берега реки, обращенного к противнику и имеющего крутизну от 15 до 45 градусов. – Пер.) группу из пяти-шести человек, которые пытаются взобраться на него, прямо под позицией, которую танки выбрали для нашего обстрела! На мгновение я пугаюсь, думая, что они не замечают танков и собираются залезть прямо в волчью пасть, поскольку с того места, где они находятся, танки им не видны. Но на таком расстоянии предупредить их у меня нет никакой возможности! Очень быстро до меня доходит, что они отлично понимают, что делают, и мое сердце бьется в одном ритме с их подъемами и сползаниями к подножию возвышенности. Склон крутой, и, пытаясь достичь его вершины, они соскальзывают по снегу. Наконец вижу, как двое из них взбираются наверх, а немного погодя за ними следуют еще двое. Но еще до того, как на вершину поднялись последние двое, я отчетливо вижу, как один из танков вздрогнул, будто икнул, как раз в тот самый момент, когда длинная красно-желтая струя пламени вспыхнула, словно молния, на месте этих танков-преследователей. Так вот что там происходит! К счастью, это действуют парни с Panzerfäuste![82] В последние дни наша авиация, несмотря ни на что, смогла сбросить нам на парашютах медикаменты и боеприпасы, включая эти переносные противотанковые гранатометы, призванные вселять ужас в русских танкистов.
Пару минут спустя, даже раньше, еще два танка постигла та же судьба, а четвертый предпочел ретироваться с поля боя под шумные одобрительные возгласы наблюдающих товарищей! Два танка подбиты и теперь горят, окутанные черным дымом. Третий пытается отступить, но с одной только уцелевшей гусеницей далеко не уйдешь. Он крутится на месте, как раненое насекомое. И только в нем одном открывается башенный люк, и из него выбирается явно раненый танкист, который быстро скрывается за холмом. Никому больше не удалось выбраться из других горящих танков. Смерть противника – все равно человеческая смерть, но эта короткая схватка дает нам новую надежду на то, что мы выберемся из этой передряги, поощряет нас не ослаблять усилия. Она укрепляет наши сердца; дает веру в то, что не все еще потеряно – пока мы верим в это благодаря своим стойкости и мужеству.
После этой интермедии мы продолжаем путь с легким сердцем. Мы останавливались для того, чтобы ничего не упустить из представления; мы словно оказались в разделе новостей Deutsche Wochenschau (немецкий пропагандистский киножурнал времен Второй мировой войны, выпускавшийся в 1940–1945 годах. – Пер.), только более реалистичных, можно сказать, находясь в оркестровой яме. Уже около 9:00, и мы продолжаем идти, однако на горизонте ничего такого, что могло бы заставить нас воскликнуть «Победа!». Порой коридор прорыва то расширяется, то сужается, но обрамление из русской артиллерии всегда на месте, то ближе, то дальше от нас, но никогда и нигде не прерывается! Мы стараемся идти более или менее по центру, но из-за плотного огня нам приходится петлять. Обычно можно найти более надежное укрытие, приблизившись к орудиям и войдя в их мертвую зону, но под огнем прямой наводкой такое невозможно.
Когда мой желудок сжимается от голода, я достаю из кармана одно из яиц, прихваченных в Новой Буде, или то, что я оставил на память о поросенке, заплатившем жизнью ради спасения нас от голода в Шендеровке. Яйца на любой вкус, потому что к ним в кармане прилипли остатки сахара-сырца, табачные крошки – остатки былой роскоши – и пыль, которая обычно скапливается на дне любого кармана. Все это стерлось в муку, и теперь у сахара-сырца привкус табака или свинины и даже табак отдает сахаром. Но важно лишь подавить чувство голода, проглотить хоть что-то, дабы наполнить желудок.
Движемся мы не очень быстро, потому что каждый раз снаряды рвутся близко от нас, заставляя бросаться на землю, искать хоть какое-то укрытие, потом снова вставать и высматривать просвет или более простой путь выхода. Это одно из тех мгновений, та самая точка, избранная судьбой, чтобы остановить движение вселенной, момент пустоты и оцепенения!
Мне кажется, будто я медленно выплываю из ниоткуда! Не вижу ничего, кроме серого неба с темными облаками, из которых сыплется легкий снег. Вдруг замечаю двух товарищей из моей роты, Люкса и Домини. Они озадаченно смотрят на меня и что-то говорят. Вижу, как движутся их губы, но ничего не слышу! Какое странное ощущение! Они смотрят друг на друга и коротко переговариваются. Затем медленно, словно с сожалением, поворачиваются и уходят, исчезая из поля моего зрения! Все опять пропадает. Видимо, я снова теряю сознание. Но что приводит меня в чувство? Что за сон я покидаю? Мне не видно другого горизонта, кроме того, что находится на уровне моих глаз, а это уровень степной травы. Звук, который слышу, – это рев двигателя вместе с характерным лязганьем гусеничных траков. В поле моего зрения попадает танк, в 30, 40, 50 метрах от меня? Трудно сказать, но мне кажется, что в данный момент он метрах в тридцати. Сначала танк движется зигзагом, словно колеблется, ищет неизвестно что. Затем приближается и в поле моего зрения попадает его борт с советской красной звездой, в чем я совершенно уверен!