Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский

часа дня 6-го. Ну, воля Божия да будет! Смиряемся. Теперь нужно подумать, как бы здесь устроить хоть небольшое богослужение: ведь в Колыме сейчас стоят 3 полка. С этой мыслью я и лег, уповая на то, что утро вечера мудренее.

5–7 января (г. Колыма)

Утром долго гулял по городу. Грустный вид он имеет: половина его разрушена. Два месяца назад у г. Колымы происходила битва наших пограничников с хунхузами. Зашел я в кумирню. Была очень хорошая. Теперь внутри разрушена: боги валяются на полу разбитые, жертвенники опрокинуты, картины порваны, чучела священных мулов стоят без хвостов и с оторванными ногами. Спрашиваю китайца, какая причина такого разрушения. Жестикулируя руками, он быстро заговорил:

– «Хунхуза ходи-ходи Колыма; русский солдат ходи-ходи Колыма; хунхуза бум, бум; русски бум, бум. Китайза ломайло».

Другими словами, пришли хунхузы в Колыму, потом русские солдаты; началось сражение. И вот китайцы пострадали, а больше всего пострадала кумирня, как каменное здание. В ней хунхузы особенно упорно защищались.

В Мукдене находится смешанная русско-китайская комиссия, которая на местах исследует потоптанные русскими поля, разрушенные фанзы, оценивает и под расписки китайских властей выдает деньги. Благодаря этой комиссии в г. Колыме многие фанзы уже отстраиваются вновь.

Сегодня сочельник. Решили совершить в 2 часа на нашем дворе водоосвящение, о чем я известил все полки.

Двор у нас обширный; может поместиться много людей. Позвал я одного особенно услужливого конходю (работника) и знаками объяснил ему, что нужно подмести двор и притом как можно скорее. Он сейчас же принялся за работу. И через полчаса на дворе не осталось ни одной соринки. «Бабушки» оказались так любезны, что дали нам скатерть на стол и глиняную чашку для воды. Поставили стол. Чашку я обернул белым платком. Засветили стеариновую свечу (восковых нельзя было взять с собой): вместо ковра подостлали циновку.

Пришли эскадроны, свободные от службы, офицеры, генерал Степанов. И радостный тропарь «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи», понесся из наших уст.

Китайцы и «бабушки» не вытерпели, высыпали из фанзы и всю службу смотрели на происходящее.

Так как в полной безопасности мы еще не были, и каждую минуту могла произойти тревога, то и служили мы «по-скору», и вместо проповеди я сказал только несколько слов, напоминая воинам, что, как вода очищает тело от нечистоты и утоляет жажду, так и чистосердечное покаяние очищает душу от грехов, а вера в Господа Иисуса Христа, чтение Евангелия, таинства и молитва удовлетворяют духовной жажде человеческого существа. Именно с такими мыслями принять окропление св. водой просил я воинов.

Окончилось богослужение. Окропил я св. водой эскадроны; и все выпили понемножку желтой ляохейской воды. Все-таки на душе стало немного легче после всего этого.

Остаток дня прошел покойно. От ген. Самсонова пришел приказ, чтобы завтра 6 января в 10 часов утра на нашем же дворе отслужить молебствие с водосвятием, окропить штандарты и произвести парад.

Утром 6 января все устроили мы для молебна. Кроме вчерашнего конходи мне усердно помогал пожилой китаец-христианин с крестом на груди и четками в руках. Во время молебна он стоял недалеко от столика без шапки и усердно крестился (католик).

К 10 часам собрались люди, принесли штандарты. Ожидаем ген. Самсонова. Вдруг на юг от деревни раздался ружейный залп, за ним другой, третий. И пошло тра-та-та-та. Это наше сторожевое охранение схватилось с японскими разъездами; значит, вот-вот могли вызвать и моих богомольцев. Так и думал, что служить не придется. Однако пришел ген. Самсонов, и не только отслужили молебен и окропили штандарты, но даже и парад успели произвести. Вышло сравнительно так торжественно.

Разошлись по квартирам, закусили, что у кого было, и начали собираться в поход.

Простились с хозяевами и в 2 часа дня выступили. В 5 часов мы прошли передовые наши посты. Как будто камень свалился с груди: так стало легко на душе. Теперь мы можем ехать без тревог: среди уже своих. Хотя ночевать пришлось опять на кане, и было жестко и грязно, но как покойно спалось!

7 января в половине 2-го часа дня мы подъехали к дер. Каулоудзам среди туч пыли. Раздается команда:

– «Стой! слезай! Шапки долой! На молитву!»

И как были – в грязи и пыли, среди лошадей – от души запели «Благодарни суще недостойнии раби Твои, Господи».

Отслужили благодарственный молебен. Улыбающийся Ксенофонт встречает меня. Расцеловались. Вхожу в фанзу. Вот дворец-то! Прямо роскошь.

Кровать моя покрыта чистой простыней. Приготовлено чистое белье. На столе стоят тарелки – приготовлен обед. Я говорю Ксенофонту:

– «Скорее, пожалуйста, согрей мне воды: я у тебя в землянке вымоюсь».

– «Сейчас, сейчас», – отвечал он и побежал.

После обеда я вымылся. И говорить нечего о том, с каким наслаждением, освободившись от грязи, я облачился во все чистое и лег отдохнуть на походную кровать.

Слава Богу, помогшему благополучно совершить тяжелый и опасный поход.

8 января

Господи, какой грустный день! Сегодня день погребения наших усопших героев: корнета Романова и вольноопределяющегося Киндякова.

Да, это были истинные герои. Царство им Небесное!

Ведя свой взвод на японский окоп под г. Инкоу, Романов воскликнул:

– «Братцы! за мной в окоп! Вперед и только вперед!»

И тут же был сражен 4 пулями. Его подхватили фельдшер Пух и унтер-офицер. На их руках он и скончался.

А Киндяков? Помню, 27 декабря подъезжаем к городку Ашенюру. Я еду с ним рядом. Беседуем. Видя на его груди университетский значок, я спрашиваю:

– «Что побудило Вас идти на войну?»

– «Что? возразил он: сознание, что я молод и русский. Хотя я окончил университет и мог бы, попятно, поступить на гражданскую службу; но когда отечество страдает, то, мне кажется, каждый способный носить оружие должен предложить свои услуги и силы отечеству для его защиты. Примут или нет – это другой вопрос, но предложить должен. Я так и поступил. Приняли. Вот душа моя и покойна: исполняю свой долг».

И исполнил. Только 2 дня прошло после этого. Его эскадрон пошел в атаку, и Киндяков отважно сражался. Японской саблей он был ранен легко в руку, но остался в строю. 30 декабря под Инкоу вместе с Романовым храбро пошел на окоп, пламенными словами воодушевлял солдат, был ранен в ногу… И все-таки идет. И только пуля, пробившая ему грудь и легкие, остановила его: он свалился…

Принесли его на перевязочный пункт. С верой и благоговением приобщился он св. Таин и, умирая, говорил мне:

– «Скажите всем, что я счастлив, выполнив до конца свой долг».

Сам снял с груди окровавленный георгиевский крест