Ануш. Обрученные судьбой - Мартина Мэдден

Но женщина и не думала уходить. Она протянула мне тяжелую корзину и вдруг быстро опустила ее и пыталась прикрыть своей юбкой – в коридоре неожиданно появилась домовладелица и начала прислушиваться к нашему разговору.

– Я сам здесь разберусь, – сказал я ей.

Женщина неохотно ушла, и я повернулся к посетительнице.

Дети столпились вокруг, с любопытством разглядывая старую женщину. Им мало что удалось разглядеть, были видны лишь голубые глаза и маленькие руки, все в морщинах. Она говорила слишком быстро, чтобы я мог уловить в ее речи больше одного-двух слов. Но она, то и дело оглядываясь, продолжала указывать на корзину.

– Я не понимаю, – сказал я. – Вы хотите, чтобы я что-то купил у вас?

– Может быть, ей нужен врач? – предположил Томас. – Доктор?

– Hayır![49]– ответила женщина, отрицательно качая головой.

– Тогда простите, но я ничем не могу вам помочь.

Я собирался закрыть дверь, но женщина вставила ботинок в дверной проем и пальцем указала на корзину, пробормотав что-то, чего опять никто из нас не понял.

– Почему она просто не покажет нам, что в корзине? – спросила Милли, потянувшись, чтобы поднять крышку, но женщина хлопнула ее по руке.

– Может быть, там змеи… – прошептала Элеанор.

– Не глупи! – сказал Роберт. – Не бывает женщин – заклинательниц змей.

Я уже начал подозревать, что она продает контрабандные товары и убеждена, что именно это нам и нужно.

– Я попрошу домовладелицу переводить, – предложил я.

– Hayır! Hayır! – Сунув корзину мне в руки, женщина развернулась на каблуках и была такова.

– Нет! – воскликнул я, когда дети захотели заглянуть внутрь. Домовладелица подглядывала за нами из кухни. – Пойдемте наверх.

Все гурьбой потопали по лестнице в спальню. Хетти сидела на кровати, ее глаза расширились от волнения.

– Не о чем беспокоиться, – сказал я. – Просто разносчик доставил товары.

Жена расслабилась, легла на кровать, но что-то в корзине привлекло ее внимание.

– Неси ее сюда! – велела она.

Я поместил корзину на покрывало около жены и снял крышку. Дети столпились вокруг, чтобы тоже увидеть, что внутри. Там лежал голый ребенок, девочка. Она спала, свернувшись клубочком.

Маленький, изнуренный и сильно пахнущий алкоголем ребенок попытался открыть глаза и закрыл их снова, тоненько, как котенок, попискивая.

Милли и Роберт от удивления раскрыли рты и потянулись к малышке, но Хетти шикнула на них и сама взяла ребенка на руки.

– Она практически ничего не весит.

Голова ребенка потянулась к груди Хетти. Все молчали.

– Здесь записка, – заметил Томас, доставая помятую бумагу со дна корзины.

– Прочти ее!

– Здесь просто написан адрес, – сказал он, всматриваясь в листок, – в Константинополе.

– Принеси мне таз и кувшин, – велела Хетти Элеанор и, когда дочь вернулась со всем необходимым, начала обмывать малышку.

– Смотрите! Это тюльпан! – вскрикнула Милли, ее палец коснулся родимого пятна в форме цветка, расположенного под левым соском. – Это ребенок Ануш!

Все смотрели на крошечное создание, лежащее на руках Хетти.

На улице воцарилась тишина, издалека доносился голос муэдзина, призывающего к молитве. В комнате под нами домовладелица перестала спорить со служанкой, и мы услышали мягкий стук разворачиваемого на каменном полу коврика для молитвы. Население Гюмюшхане склоняло головы и падало перед своим Богом.

– Аллах акбар!

Аллах велик, Аллах могуч.

– Милли, – сказала Хетти, – достань из сундука одежду Лотти.

– В комнате неприятно пахнет, – сказала мать, отодвигая занавески и открывая ставни, чтобы впустить утренний свет.

Джахан лежал, закрыв глаза, надеясь, что если мать не получит ответа, то уйдет, оставит его в покое, и он сможет еще поспать.

Вернувшись в родительский дом в Константинополе, он лежал без сна каждую ночь, слушая, как дом стонет, как ветер свистит в проулке, который отделял особняк Орфалеа от соседних зданий.

Он не спускал глаз с темных узоров на китайских обоях, пока не наступала ночь, и смотрел на них, когда начинало светать. Он сосчитал количество фигур на каждом квадратном метре. Знал форму каждого низко склоненного над водой изящного дерева. Он мог рассказать, что все птицы летят на восток, а черепахи сидят на камнях лицом на запад.

Часы, висящие в гостиной, отбивали каждый час. Наконец раздавался призыв к утренней молитве. После этого Джахан проваливался в сон без сновидений.

Он проснулся поздним утром. Солнечный свет лился через окна, с лестницы раздавались взрывы девичьего смеха. Его сестры пришли поглазеть на калеку – лежавшего на кровати брата.

Юбки мадам Орфалеа шелестели, пока она пыталась чем-то занять себя в комнате. Она оставила открытыми окна, и с улицы доносились размеренные удары – выбивали ковер.

– Поднимайся, Джахан, – сказала мадам Орфалеа, подходя к кровати сына. – Пришла Мадлен сменить постельное белье.

– Я хочу спать.

– Ты только и делаешь, что спишь! И у Мадлен есть более приятные занятия.

– Скажи ей, пусть придет позже.

– Джахан, окажи мне любезность – смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Он лег на спину и увидел мать, державшую его костыли, и служанку со стопкой белья в руках.

Джахан неохотно отбросил одеяло и сел. Мать посмотрела на его культю в бинтах. Рана перестала сочиться – бинты были сухие. Удовлетворенно кивнув, мадам Орфалеа поставила костыли рядом с кроватью.

– Твоя одежда на стуле, – сообщила она. – Пришел парикмахер твоего отца. Позвони в колокольчик, когда оденешься.

– Я вполне в состоянии побриться самостоятельно.

– Как пожелаешь! – Мать задержалась в дверях. – Твоему отцу сегодня немного лучше. Он хочет увидеться с тобой.

– У меня нет никакого желания общаться с ним.

– Джахан… пожалуйста!

– Я позавтракаю в своей комнате.

После того как мать и Мадлен ушли, мужчина упал на кровать в полном изнеможении и закрыл глаза. Он начал вспоминать последние недели, проведенные в Сивасе: вонь больницы, грязь, забитые кроватями с ранеными коридоры, солдаты, зовущие матерей, препирательства санитаров относительно того, кому достанется имущество еще не умерших воинов.

Джахан видел лицо Муслу, с тревогой всматривающегося в него, ему казалось, что и Армин был рядом и говорил, что ему собираются отрезать ногу. Или это был лишь сон… Во сне он видел и Мурзабея. Бандит стоял около его кровати, держа в руке огромный ятаган, лезвие было покрыто грязью и пятнами засохшей крови. Во сне Джахан молился, чтобы ятаган оказался слишком тяжелым или был сломан, но Мурзабей поднял его над головой, лезвие блеснуло в солнечном свете, и по лицу Джахана потекло что-то теплое, он услышал, как кто-то вскрикнул, и все погрузилось во мрак забытья.