Ануш. Обрученные судьбой - Мартина Мэдден

Его мир был ограничен родительским домом и его окрестностями, и то, что ранее казалось ему тюрьмой, стало убежищем после появления в доме Лале. Он старался не думать о том, что творилось за его стенами, за пределами города, жил сегодняшним днем.

Заканчивался год, и ничто не предвещало победу ни Османской империи, ни Тройственного союза. А вот жизнь одного искалеченного солдата и его семьи стала безмятежной.

Лейтенант оставил Ануш на попечение своего овдовевшего дяди Хасана Кадри, одного из самых богатых торговцев в Гюмюшхане. Кадри как раз собирался уезжать в свой летний дом в Искендеруне и согласился взять с собой армянку, выдаваемую за служанку-мусульманку.

Девушку взяла под свое крыло Невра – кухарка, которая кормила ее, оберегала и не задавала лишних вопросов. Остальные слуги были не особо дружелюбными, но, как правило, не донимали ее расспросами.

Кадри решил переправить Ануш из Искендеруна в Бейрут на корабле. После того как торговец раздобыл необходимые разрешения для путешествия, он купил девушке билет и оставил ее дожидаться корабля на причале.

Ануш ждала возле билетной кассы и наблюдала за тем, как корабли входят в гавань и выходят из нее. На ней была традиционная одежда, и она ничем не отличалась от женщин-мусульманок. Недалеко от нее расположилось семейство, тоже ожидающее посадки на корабль.

У ног Ануш стояла сумка со сменной одеждой, небольшой суммой и билетом. Девушка смотрела на мутную воду, плещущуюся о причал, когда вдруг ее накрыла чья-то тень.

– Нас не представили друг другу должным образом, – сказал мужчина. – Меня зовут Армин Вегнер. – Он снял шляпу, и солнце осветило его короткую стрижку и бледное лицо.

Немецкий солдат очень изменился – форма болталась на нем, а лицо было – кожа да кости. Он казался истощенным, будто отдал людям, которых фотографировал, часть самого себя.

– Я у вас в долгу, Армин Вегнер. Как вы меня узнали?

– Мужчина, который покупал вам билет в кассе, назвал вас Ануш. Я не был уверен, но надеялся, что это вы.

– Что вы здесь делаете?

– Я работал какое-то время в больнице, где содержатся больные холерой.

– Я думала, вас арестовали в Гюмюшхане.

– Да, на некоторое время. Они узнали о моих фотоснимках, и, если бы не вмешательство фон дер Гольца, меня бы судил трибунал. В наказание меня послали работать в больницу в Сивасе, где лежали страдающие лихорадкой, а затем перевели сюда. Я болел, поэтому меня отсылают домой.

Позади него грузчики разгружали ящики, как вдруг один упал и разбился, усыпав пристань бананами, которые помчалось подбирать семейство, сидевшее рядом с Ануш и Армином.

– Завтра я уезжаю на поезде в Берлин, – продолжал Армин. – Я просто убивал время, прогуливаясь по порту, когда услышал, как мужчина упомянул ваше имя. Оно очень необычное.

До них ветер донес крики и проклятия, раздававшиеся из толпы, сгрудившейся возле разбитого ящика. Маленькие лодки, как собаки, были прикованы цепями к причалу. Снасти суден гремели и лязгали, их шум доносился с моря. На корабле пробили склянки, он вошел в гавань и стал на якорь.

– Вы знаете, что произошло с остальными? – спросила Ануш. – С капитаном Орфалеа?

– Я виделся с ним. Его прооперировали в Сивасе. Они сделали все, что могли, но он потерял ногу. Потом его отправили в Константинополь.

– Он калека?

– Да.

Повернувшись к воде, Ануш увидела на горизонте очертания судна. Казалось, оно просто висит между морем и небом, а солнце разбрасывало блики вокруг него.

– Он что-нибудь говорил о Лале, моей дочери?

– Да, он говорил о ней. Сказал, что ее поручили заботам американской пары – доктору Стюарту и его жене.

– Доктору Стюарту? Вы уверены?

Армин кивнул.

– Но я думала… Разве Джахан вернулся в Трапезунд?

– Нет. Стюарты были в Гюмюшхане. – Армин бросил на девушку долгий взгляд. – Они собирались уезжать в Америку.

В открытом море контуры судна стали размытыми. Вскоре оно совсем исчезло за линией горизонта.

Ануш смотрела, как оно растворяется в дымке. Уже невозможно было соотнести эту крошечную точку с большим кораблем. Америка находится на другом конце мира, непостижимо далеко, но Лале жива! Все остальное не важно.

– Есть кое-что, что я хочу вам дать, – сказал Армин, снимая рюкзак с плеча.

Он открыл его, достал книгу и начал перелистывать страницы. Выпала фотография, Ануш ее подобрала. Это было изображение Джахана и лейтенанта. Они стоят бок о бок, кабалаки сидят ровно, форма застегнута. Лейтенант торжественно смотрит в объектив, а Джахан едва заметно улыбается.

– И возьмите это, – Армин протянул девушке деньги. – Они вам понадобятся.

– Не нужно. Вы и так сделали для меня слишком много.

Мужчина сунул деньги ей в руку, и тут завыла сирена, оповещая о начале посадки на корабль.

– Вам пора идти. Поторопитесь, вам надо попасть туда раньше остальных, тогда сможете устроиться получше.

– Спасибо, – поблагодарила его девушка, улыбаясь, хотя он уже не видел этого. – Спасибо, Армин Вегнер.

Бейрут расположился на склоне, спускающемся к бухте Святого Георгия. Этот город был похож на любовника Шуфских гор, устроившегося в их объятиях. Гавань Батрун была запружена лодками, вдоль берега виднелись лачуги, за ними находились высокие здания из светлого камня и широкие, мощенные желтой брусчаткой улицы.

В былые времена это был великий город, но, когда Ануш сошла с корабля и ступила на берег, то, что она увидела, не соответствовало ее представлениям. Из-за блокады в Бейруте свирепствовал голод. Сотни тысяч ливанцев умерли от голода задолго до конца войны, город охватила эпидемия холеры, разлагающиеся тела лежали на улицах, став кормом для крыс. Ануш показалось, что она вернулась в свой самый страшный кошмар.

Первые шесть недель девушка спала под мостом с тремя армянскими семьями, которые предложили ей свою защиту. Ануш голодала, мерзла и жила в страхе, но потом случайно встретила женщину из Трапезунда и попала в лагерь для армянских беженцев. Он был расположен в Карантине, на окраине Бейрута. Здесь люди ютились в полуразрушенных лачугах, под железными навесами, в нагромождениях бетонных блоков и том, что осталось от палаток Красного Креста. В пыли рылись несколько кур, от лачуги к лачуге были натянуты бельевые веревки, оплетающие лагерь, как жуткая паутина.

Сначала Ануш делила жилище с тремя взрослыми и пятью детьми, но после того, как она вытащила кость из горла ребенка, ее заметил армянский врач Алтунян, который управлял детским приютом и руководил небольшой лагерной больницей. Он предложил девушке работать помощницей медсестры, а когда узнал, что Ануш работала в больнице доктора Стюарта, назначил ее медсестрой. Нередко она оказывала и первую врачебную помощь больным.