Танцуя с тигром - Лили Райт

Мужчина показал вниз своей незажженной сигарой.

– Abajo[313].

Он посмотрел на нее с таким вожделением, словно это она стояла перед ним в пижаме. Он поднял бокал, приглашая. Подмигнул. Двери лифта закрылись. И Анна подумала: «Господи Иисусе, похоже, это никогда не кончится».

Ее номер был одновременно и скромным, и грандиозным. Толстые белые молдинги, картины маслом, на которых были изображены доярки, французские двери, ведущие на балкон. На мраморной крышке комода стояла ваза со жгуче-яркими тигровыми лилиями. Рядом с ней стояло блюдце с конфетами и, что поразительно, – бутылка мескаля. Это был номер для молодоженов, оперных певцов, японских бизнесменов, которые выставляли пару своих туфель-брогов за двери, чтобы их отполировали. Анна бросила на стул вещи, плеснула себе алкоголя. Она хотела оказаться в месте, где не увидит ни мачете тигра, ни лицо Сальвадора, который говорил ей: «С тобой я не чувствую себя в безопасности». Она выпила, выдумывая умные опровержения. Во всех случаях она была права. Она произнесла их на английском, затем перевела на испанский. Она порепетировала перед маской, которая выглядела так же, как и лицо самой Анны: разбито.

На экране телефона появилось новое сообщение от Дэвида: Позвони мне. Не ты 1 страдаешь.

Анна набрала: No quiero verte ni en pintura[314].

Обретя уверенность в себе, она вышла в коридор. Перила, спускаясь по спирали, вели к огромному восточному ковру. Она нагнулась и посмотрела вниз, представляя, как выглядело бы ее падение. Искусство падения. Зрелище. Она надела бы платье из мятно-зеленой тафты, которая раздулась бы и укрыла ее, словно кокон, в этот величественный момент. Мескаль подступил к горлу в тот момент, когда архангелы запели на латыни. Факт: два самых частых сна, которые видят люди, – это когда они убегают от преследования и прыгают с высоты. И она подумала: «Я живу во сне».

Она быстро опьянела, и ей хотелось быть еще более пьяной. Позади нее на дисплее транслировались изображения дорогих товаров, которые можно было приобрести в номере: серебряный чайный набор, фарфоровый херувим, шелковые шарфы. Когда она не смогла открыть мини-сейф ключом от номера, она подсветила себе телефоном и достала швейцарский нож. Она вскрыла замок ящика и, похвалив себя за гениальность, достала оттуда шарф, затем вытащила медный подсвечник с нефритовым ангелом. Она собирала искусство. Она была коллекционером.

Она оставила дверь открытой и поднялась наверх, напевая: «Тигр, Тигр, жгучий страх»[315].

Какому кретину пришло в голову подписываться именем «Тигр»?

На четвертом этаже она нашла молельню. Как странно. Как загадочно. Четыре ряда лавок перед распятием, выполненным в реальном размере. Иисус истекал кровью, его борода была всклокочена, в глазах теплился слабый огонек жизни. Она на секунду задумалась, помолиться ли ей, но вместо этого сделала пару фотографий. Щелк, щелк, щелк. Зеленый диод вспыхнул несколько раз. Помещение вращалось. По-прежнему сжимая в руках подсвечник с ангелом, Анна отбросила на спину конец шарфа и легла на пол, глядя на фей, нет, на фурий, которые танцевали на потолке. Фурий со змеями в волосах. Прелюбодеяние. Инцест. Убийство. Они пришли на землю, чтобы виновные обезумели.

Она будет спать здесь. Подождет ангела, который спасет ее.

Через некоторое время она открыла глаза. Над ней стояла миловидная женщина. Она была одета в черную униформу. Белый воротничок был безупречно выглажен. Рядом появилось еще одно лицо. Консьерж. Рядом с ним стоял швейцар с плохим телосложением. Женщина спросила:

– Вызвать полицию?

Голоса архангелов смешались в божественном хоре, но Анна не могла ни ответить, ни пошевелиться. Она позволила сну увлечь себя в его объятия. Крепкие и теплые.

Ей снилось, что Томас раздевал ее. Ей снилось, что ей это нравилось.

С ревом и стоном автобус карабкался в гору, водитель с трудом переключал передачи старой развалины, которая чудом еще была на ходу. Они держались за руки. Брекеты Чело блестели, как драгоценности. Он не делал этого со времен старшей школы: пригласить куда-то девушку, расплачиваться по счету, держаться за руки. Невинность этого момента затронула в его душе неведомые струны. Жизнь могла быть песней о любви. Безопасным местом, где люди держались друг за друга.

В каждой комнате города, где горел свет, были люди.

По возвращении домой он поцеловал Чело, пожелав ей buenas noches[316]. Быстро, в губы. Отворачиваясь, он почувствовал гордость за самого себя. Впервые в своей жизни он не стремился поскорее зайти слишком далеко.

Он тяжело грохнулся на кровать. В воздухе пахло соломой и шерстью животных, которые находились неподалеку – в яслях. Ночь оживала, наполняясь звуками. Собаки. Фейерверки. Музыка ранчеро. Серхио Вега. Снова. Они ставили этот заезженный хит каждые пять минут. Бедный ублюдок. Король narcocorridos писал убийственно певучие баллады о наркобаронах. Однажды поползли слухи, что Вегу убили. Певец дал интервью, чтобы положить им конец. Через несколько часов после опровержения он был застрелен в своем красном «кадиллаке». Никогда не предугадаешь такое.

Комары долбили голову черного археолога. Никакой тебе чертовой защиты от них, никакой сетки. Где же Чело, почему она не составит ему компанию? Забудь о занудной галантности. Кем ты себя возомнил? Фрэнком Синатрой? Сердечный приступ, аневризма, пуля в затылок – ты никогда не знаешь, куда за тобой приедет твой личный красный «кадди», поэтому трахни девчонку. Трахни ее прямо сейчас.

Он поджег косяк, пытаясь назвать каждый предмет, очертания которого видел в темноте. Рейес был где-то рядом, снаружи, но до тех пор, пока черный археолог оставался для него мертвым, он был в безопасности. Дверь автомобиля. Мотоцикл. Колокольчик на шее коровы. Ночь все никак не могла заткнуться. Травка была неплохая, но он мог забить и получше. Тот парень у киоска – продавец, не иначе. Если он пойдет сейчас, то вернется через полчаса. Чело не успеет соскучиться по нему, потому что Чело уже спит. Очень эгоистично с ее стороны, но все люди такие. Свои желания ставят на первый план.

Его девушка появилась на пороге неожиданно, с тихим «Hola»[317]. Тусклый фонарь освещал ее расплывшийся силуэт в ночной рубашке. Ее живот напоминал черному археологу Нептун.

– Иди сюда, – сказал он. – Ложись рядом со мной.

Он никогда не был рядом с беременной женщиной, и ему стало страшно интересно, какова она на ощупь. Неужели такая же, как обычная толстая девчонка? Но она вся была твердой: и руки, и ноги, и плечи, и живот. Однако у нее был мягкий аромат. Цветочный шампунь. Черный археолог возбудился. Она была в трусиках, но они скрывали немногое. Он погладил ее шею. Она подвинулась к нему, будто он все делал правильно. Ее живот был таким большим, что черный археолог смутился и перевернул ее на другой бок, затем лег с ней рядом в позу ложек и положил руки в теплое место между ее животом и грудью. Струпья на руках и ногах все еще болели. Черного археолога охватила странная грусть – то ли дежавю, то ли предчувствие, то ли предупреждение. Но это чувство быстро сменилось радостью. В отличие от Серхио Веги он не был мертв. В любой день ты мог начать все с чистого листа. В любой день ты мог сказать: «Я больше не буду этим заниматься. Вместо этого я займусь вот этим».