Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

Сделав по прибрежной отмели зигзаг, обозначившийся его следами на белом раскаленном песке, Сидоров сбежал вниз, к реке, и решительно сел возле своей закидушки, будто воткнулся острым задом в песок.

— Что будем делать? — осведомился Иванов у Петрова.

— Не надо было ему про минералку. — Петров задумчиво поскреб отросшую щетину (замечено, что после выпивки борода отрастает вдвое быстрее).

— А что тут такого? — усомнился Иванов, созерцая недвижную фигуру закидушника.

— Он из-за минералки обиделся. Человек три часа ждал облегчительный глоток, а ты ему боржом суешь… Он и оскорбился.

Иванов озабоченно обошел Петрова по песчаному кругу, и от его следов сами собой получились древнеегипетские часы, стоя в центре которых Петров отбрасывал тень на полдень или около того.

В лагере наступила тягостная бессловесная тишина, усугубляемая зноем.

Выдержать это было невозможно, и через полчаса Иванов сошел к реке и тихо подсел к Сидорову. По другую сторону присоединился Петров.

Некоторое время пришельцы сосредоточенно следили за висевшим на леске репьем, который, воспринимая сообщенное леской движение водной массы, слегка вздрагивал, а иногда плавно опускался и поднимался на едва заметные доли.

Колебания репья интриговали и завораживали, и в этом, надо полагать, и заключалась прелесть закидного ужения, которое Иванов и Петров, пожелавшие идти в ногу с современными склонностями, весьма и весьма недооценили.

— Слушай, Сидоров, — смиренно проговорил Иванов. — Ты способен на милосердие?

В ответ — знойно звенящее молчание.

— Ну прости нас, а? Меня и Петрова.

Сидоров продолжал молчать.

— Простишь, да? Пошутили мы… Ну, не тонко, неудачно пошутили… И над кем? Над нездоровым человеком… Его вон как разнесло без профилактики, а мы к нему — с минералкой… Нехорошо, конечно, получилось…

Сидоров резко шевельнул задом, еще глубже якорясь в песок. Иванов вкрадчиво положил руку на Сидорово плечо.

— А бутылку-то мы все-таки принесли, — сказал он ему на ухо. — Честное пионерское. Петров, подтверди!

Петров ковырнул ногтем большого пальца по передним зубам.

Сидоров не прореагировал и на это, но руки с плеча не сбросил.

— Правда, бутылка была не очень высокой родословной. Но зато наша, земляческая. Из родимых грунтовых вод.

— Покажи! — резко пальнул из своей крепости Сидоров.

— Да видишь ли… Мы показать ее не можем… — сказал Иванов.

— Не понял… — опять непримиримо пальнул из башни Сидоров.

— Видишь, какое дело… Мы ее под кустом спрятали. Хотели маленько пошутить… Ты знаешь… Мы всегда шутим…

— Ничего себе шуточки! — глухо проворчал Сидоров, как бы отпирая свои внутренние засовы. — Нашли чем шутить. Их по-людски ждут, а они шутят. А у человека — зуб…

— Ну все, все, Сидоров, — смягчился Иванов. — Давай, кончай свои закидоны. Пойдем, покажем, где она стоит. Или лучше один сходи, сам убедишься, своими руками потрогаешь. Можешь там же отхлебнуть маленько…

Сидоров, недобро сощурясь, измерил сверху донизу сперва Иванова, потом Петрова и, сделав какой-то вывод, поднялся с песка.

— Пошли, — сказал он решенно.

За палаткой Сидорову рассказали и показали, под каким кустом следует искать бутылку.

— Вон, гляди, на том кусте только что сорока сидела. Усек?

— Ладно, схожу.

Сидоров побрел сутулой походкой минера, как бы готовый к непредвиденному.

Он прошел первые кустики, не обращая на них внимания, минул вторые и только на третьей опояске оглянулся на Иванова и Петрова.

— Давай, Сидоров, — подбадривали те. — Старайся! Вспомни, где сорока сидела…

Сидоров принялся ходить от куста к кусту. Возле некоторых куртинок он останавливался, поднимал нависавшие ветви, шуровал под ними хлобыстинкой.

Наконец он зашвырнул прут и повернул обратно.

На полпути к палатке он вдруг опустился на траву и сел в своей типичной позе, когда ненужные руки свисают с воздетых колен.

— Слушай, Сидоров, — крикнул ему Петров. — Ты чего вернулся?

— Да нету там ни хрена!

— Я ж тебе кричал: где сорока сидела…

— Какая там сорока? Врете вы всё…

— Ну, не врем, не врем… Просто ты не там смотрел.

— Где сказали, там и смотрел…

— Вот слушай внимательно, — возвысил голос Иванов.

— Никуда я больше не пойду, — уперся Сидоров.

— Ну, как хочешь… А она, сердешная, все-таки существует. Ты тут сидишь, а она там стоит. В тридцати шагах от тебя. Вот ведь какая диалектика, Сидоров. Такая природа вещей!

— Пошел ты…

3

Все, однако, разрешилось как нельзя лучше.

Поостыв, сидя в траве. Сидоров согласился еще на одну попытку и отыскал-таки искомое! Бутылка оказалась вовсе не там, куда прежде посылали его, но, несмотря на это явное коварство, Сидоров впервые просиял улыбкой младенца, в руки которого попала потерянная было пустышка.

— Вот она! — потряс он окрестности торжествующим кличем аборигенов с Атабаски и приподнял над белым кепарем посудину, испустившую на солнце слепящие зайчиковые блики.

Однако искать запрятанную ковригу он решительно отказался, предпочтя заняться костром.

К слову сказать, хлеб был замаскирован так искусно, что даже сам Иванов, прятавший ковригу, не смог вспомнить, куда он ее девал, он вынужден был позвать на помощь Петрова.

А пока те двое шарились в кустах, вдохновленный Сидоров успел раздуть теплинку, подвесить на рогатинках котелок со свежей водой, почистить картошечки, ошкурить луковицу, ополоснуть пучок укропа. Все это было положено в котелок еще до кипения, как и дюжина душистого перца, столбик гвоздики и самую чуть сушеной кинзы, и только пару лавровых листиков Сидоров подоткнул над ухом под кепарик, дожидаясь нужного момента.

— Ух ты! — потянули носами вернувшиеся поисковики. — Все сороки на дух слетелись. Вон, смотри: одна, две… вон еще одна подлетает… Сороку дух пленил…

— Какой дух… — возразил Сидоров, прикуривая «Приму» от горящей веточки. — Я еще рыбу не клал.

— А что, разве еще не пора? — голодно осведомился Петров.

— Да оно пора: вон как булькает! — директивно высказался Иванов.

— Пора-то пора… Да мне нельзя в воду. Я теперь с «плюсом». А за рыбой надо в воду лезть. Я садок аж вон куда — на глубокое поставил, чтобы солнце рыбу не томило… Из снулого язя и уха сонная, без живинки…

— А в чем дело? Петров, давай…

— Что — давай?

— Лезь за рыбой. А то картошка переварится…

— Что значит — лезь… Я с поселка всю дорогу кошель нес, а ты луговые цветочки нюхал… и потом: мне вода по грудь, а тебе — по коленки, тебе и лезть. Надо все по-разумному.

— Так вода теплая! Лето же! — настаивал Иванов. — Заодно и ополоснешься.

— Вот ты и ополоснись, от тебя жаром несет, как от калорифера. А у