Семейные ценности - Мила Гусева

непрошеные тревожные мысли. — Ладно, по части страшилок ты меня уделала. Это и вправду жутко.

Уэнсдэй победно вскидывает голову.

А когда Ксавье с явным напряжением озирается по сторонам, будто маньяк из семидесятых действительно скрывается в тени высоких деревьев, она и вовсе не может сдержать лёгкой усмешки.

— Пойдём лучше искупаемся, — предлагает Торп, желая сменить тему, которую сам же и начал, а мгновением позже решительно поднимается на ноги.

Идея неплохая.

На улице по-прежнему царит чудовищная жара, и одежда неприятно льнёт ко взмокшей спине. Вдобавок она всё ещё чувствует липкость между бедер после спонтанного секса — нельзя сказать, что это ощущение доставляет дискомфорт, но искупаться не помешает.

Оказавшись на пирсе, Ксавье первым избавляется от одежды и ныряет в кристально-прозрачную воду.

Брызги летят во все стороны.

Быстро стянув майку с шортами и нисколько не смущаясь собственной наготы, Уэнсдэй на пробу опускает в воду одну ногу.

Лёгкие волны ласкают разгорячённую кожу приятной прохладой — она невольно зажмуривается от удовольствия.

И тем самым совершает огромную стратегическую ошибку — Торп в считанные секунды подплывает к пирсу и резко дёргает её на себя. Аддамс едва успевает сделать вдох, но погружение всё равно выходит слишком стремительным. Холодная вода с лёгким привкусом озёрной тины попадает в нос и в рот, заставляя закашляться.

— Я убью тебя, — раздражённо заявляет она, вынырнув на поверхность и убирая с лица мокрые иссиня-чёрные пряди.

— Когда ты сердишься, ты очень милая, — он намеренно выделяет омерзительный эпитет особенной интонацией. — И пустые угрозы довольно забавные.

— Ты рискуешь жизнью. Я всегда могу соврать полиции, что это сделал Зодиак, — парирует Аддамс, впившись в невыносимо довольного Торпа ледяным взглядом.

— Тебе никто не поверит, — он подплывает ближе и оставляет лёгкий поцелуй в уголке плотно сжатых вишневых губ.

А потом и вовсе переходит всякие границы допустимого — шлёпает ладонью по воде, обдавая её лицо прохладными брызгами.

Уэнсдэй шипит от возмущения и ударяет его кулачком в плечо — не изо всех сил, но довольно ощутимо. Если Ксавье и больно, он не подаёт вида. Безмятежно улыбается и приподнимает её подбородок двумя пальцами, впиваясь в приоткрытые губы глубоким поцелуем. От соприкосновения языков Уэнсдэй мгновенно бросает в жар — собственное тело предаёт её уже в тысячный раз.

Руки машинально ложатся на его шею, не позволяя Торпу отстраниться, пальцы с заострёнными ногтями впиваются в мокрую тёплую кожу, оставляя следы в форме полумесяцев.

Внизу живота сиюминутно возникает требовательный тянущий спазм.

Аддамс крепко прижимается обнажённой грудью к его торсу, едва не теряя рассудок от безумного контраста его горячего тела и холодной озёрной воды.

Но через несколько упоительных минут он решительно отстраняется.

— Пора тебя кормить, — Ксавье хитро улыбается, со всей своей проницательностью подмечая малейшие изменения. И затуманенный желанием взгляд, и учащённое дыхание, и призывно приоткрытые губы. Oh merda, ну что за невозможный человек.

Спустя час она вынуждена признать, что чертов Торп талантлив не только на поприще искусства — он действительно умеет готовить. Причём на удивление вкусно. Уэнсдэй незаметно для себя полностью опустошает содержимое красной пластиковой тарелки.

Она сидят за столом на веранде.

Солнце практически скрылось за горизонтом, окрасив деревья и ровную гладь озера в оранжево-красные тона. Пока Ксавье колдовал над барбекю, она успела подсушить волосы и сменить одежду на свободное чёрное платье и просторный свитер с высоким горлом.

— Пойдём в дом, — заботливо предлагает он, накрыв ладонь Аддамс своей. — Скоро стемнеет и станет холодно.

Она с сомнением косится на печатную машинку, отодвинутую на край стола. Неплохо было бы написать за сегодня хотя бы треть следующей главы… Но после ужина телом и разумом завладевает приятная расслабленность, и невидимая чаша весов быстро склоняется в одну сторону.

— Пойдём, — она кивает и первой поднимается на ноги, отодвинув скрипящий деревянный стул.

Маленький с виду домик оказывается достаточно просторным внутри — во многом благодаря тому, что здесь практически нет мебели. Двуспальная кровать в дальнем углу, предусмотрительно застеленная чёрным постельным бельём, взятым из квартиры Уэнсдэй. Потускневшее зеркало по левую руку от входной двери и видавший виды шкаф по правую — вот и всё нехитрое убранство.

Скромное жилище абсолютно не вяжется с другими резиденциями семейства Торпов — огромными пафосными особняками в самых престижных районах Нью-Йорка.

— Хочешь выпить? — неожиданно предлагает Ксавье и извлекает из дорожной сумки бутылку Кьянти.

Она молча кивает, искренне недоумевая, в какой момент он успел купить вино — во внушительном списке продуктов алкоголя не было. Очевидно, чертовски предусмотрительный Торп запасся выпивкой заблаговременно.

— Черт, где штопор… — он продолжает копаться в сумке, самым кощунственным образом нарушая идеальный порядок в аккуратно сложенных вещах.

— Дай сюда, — Аддамс раздражённо возводит глаза к потолку и забирает у него бутылку.

А мгновением позже достаёт из своего рюкзака кинжал с коротким широким лезвием — и одним уверенным взмахом сносит горлышко бутылки вместе с пробкой.

— Ого… — лицо Ксавье удивлённо вытягивается. — Как ты это сделала?

— Дядя Фестер научил, — она равнодушно пожимает плечами. — Неси бокалы.

— Ты не перестаёшь меня поражать, — не без восхищения произносит он и покорно исполняет просьбу, по интонации больше напоминающую приказ.

Вот только извечная предусмотрительность Торпа даёт осечку по части бокалов — приходится довольствоваться красными пластиковыми стаканчиками. Аддамс отпускает ироничную реплику, что пить Кьянти из одноразовой посуды подобно уголовному преступлению, но Ксавье остаётся тотально невозмутимым.

Бордовая терпкая жидкость оставляет приятное вяжущее послевкусие на языке и умиротворяющее спокойствие в мыслях.

Время словно замедляет свой ход — тянется медленно, как мягкая сладкая ириска.

Они сидят на кровати друг напротив друга и изредка обмениваются репликами на самые разные темы, пока бутылка красного сухого стремительно пустеет. Негромкие переливы музыки, доносящиеся из динамика телефона, делают атмосферу тошнотворно-романтичной.

Странно, но происходящее не вызывает никакого протеста в душе Уэнсдэй.

Торп в последний раз наполняет вином пластиковые стаканчики и вдруг хитро прищуривается — Аддамс знает это выражение лица. Похоже, повышенный градус алкоголя в крови подсунул ему какую-то интересную мысль.

— Уэнсдэй… — он всегда произносит её имя с особенной благоговейной интонацией. — Я хочу тебя нарисовать.

— Опять? — она машинально закатывает глаза.

За два года рисунков с её изображением скопилось немерянное количество — впору было выделять под чёрно-белые наброски отдельный стеллаж. Первое время неуемное стремление Ксавье увековечивать на бумаге каждое её движение даже льстило — но очень быстро надоело. Жутко осточертело тратить время, исполняя роль натурщицы, и сидеть в статичной позе часами, вместо того, чтобы заниматься действительно важными делами.

— Один раз, Уэнс. Пожалуйста.

— Нет.

— Я ведь не отвлекал тебя от