Плач к Небесам - Энн Райс

Объем опять не имел значения, главной задачей становилосьсовершенствование звука. Проходил день за днем, а Тонио исполнял и исполнял этоупражнение в разных тональностях, а потом вновь и вновь возвращался к«Асcentus».

И все это звучало в тишине класса Гвидо — в помещении скаменными стенами, где создавался хороший резонанс, — без сопровожденияклавесина, и все это время маэстро был крайне сосредоточен, словноприслушиваясь к тем звукам, которые сам певец не слышит.

Иногда Тонио думал, что ненавидит этого человека так сильно,что вполне мог бы ударить его. Ему доставляло удовольствие воображать, как онна самом деле бьет Гвидо, и потом ему становилось за это стыдно.

Но между этими никак не проявленными вспышками гнева к Тониоприходило понимание того, что на самом деле мучает его. Дело было в том, чтоГвидо, несомненно, его презирал.

Поначалу Тонио говорил себе: «Таковы его манеры. Он варвар».Но Гвидо никогда не бывал доволен им, крайне редко бывал вежлив, а его обычнаягрубость, казалось, скрывала куда более глубокие неприязнь и недовольство. Вкакие-то моменты Тонио буквально чувствовал исходящее от учителя презрение,словно тот и в самом деле произнес что-то оскорбительное, и тогда прошлое совсем его невыразимым унижением всплывало из глубин памяти.

И тогда, сам дрожа от гнева, Тонио предлагал маэстро тоединственное, что было ему нужно: голос, голос, голос. И, отправляясь потомспать, лихорадочно перебирал в памяти весь день, пытаясь вспомнить малейшееодобрение со стороны учителя.

И, сам того не осознавая, Тонио попал в ловушку, пытаясьзавоевать симпатию Гвидо, вызвать у него хоть какой-нибудь интерес.

По утрам он пытался завязать разговор. «Не правда ли,сегодня жарче, чем вчера? Какой спектакль идет в театре при консерватории?Через какое время я смогу принять участие в школьных постановках? Вы ведьразрешите посмотреть мне этот спектакль?»

Гвидо что-то ворчал в ответ, но довольно равнодушно. Потомрезко отрывался от своих бумаг и объявлял:

— Итак, сегодня мы подержим каждую из этих нот в двараза дольше, чем написано, и я хочу, чтобы «Esclamazio» было исполненобезукоризненно.

— Ах, как всегда безукоризненно, да? — шепталТонио.

Но Гвидо не обращал на это никакого внимания.

Иногда учитель отпускал его лишь в десять вечера, и тогдаТонио слышал «Esclamazio» во сне. И просыпался с этими текучими звуками в ушах.

Наконец они перешли к орнаментированию.

К тому времени Тонио научился управлять дыханием и тоном исосредоточиваться на том, что поет.

Но процесс орнаментирования мелодии в большей степенитребовал его личного участия. Это означало, что ему предстояло не толькоосвоить новые звуки или их комбинации, но и научиться добавлять их к мелодии пособственному разумению.

Первый орнамент, который он разучил, назывался тремоло[29]. Требовалось петь ту же самую ноту несколько раз. Например,брать ноту ля и петь ее так: ля-ля-ля-ля-ля и снова, с полным контролем инастолько плавно, чтобы звуки переходили один в другой и при этом слышалисьотчетливые, как серия взрывов, удары.

Когда его мозг был уже крайне измучен этим орнаментом икогда он добился уже некоторой естественности, то перешел к трели,заключавшейся в быстром, на одном дыхании, чередовании двух соседних звуков.

После долгих недель с «Accentus» и тягучих, насыщенных нот«Esclamazio» это упражнение оказалось для него просто забавой. И добиватьсяполной власти над голосом становилось еще увлекательнее.

Гипнотическое погружение в музыку начиналось с каждым днемвсе раньше и продолжалось, казалось, дольше, чем накануне. Иногда во времявечерних занятий у Тонио открывалось второе дыхание, и он исполнял те жеупражнения с вдохновенным изяществом и самозабвением.

Он сам как будто исчезал, весь обратившись в голос.Маленькая комната была окутана тьмой. Свеча мерцала над каракулями, которымибыла испещрена страница, лежавшая перед ним, и звуки, которые он слышал,казались неземными, пугая его самого.

Но он продолжал и продолжал, настойчиво совершенствуясь.

Иногда в комнату входил маэстро Кавалла и говорил, что поразакончить урок. Тогда Тонио падал на скамью и мотал головой, прислонившись кстене. А Гвидо начинал импровизировать за клавесином. Насыщенные, звенящиезвуки наполняли комнату. И, глядя на учителя, Тонио осознавал, как усталфизически и опустошен духовно.

Потом Гвидо говорил:

— Уходи.

И Тонио, чувствуя себя униженным, поднимался к себе наверх имгновенно засыпал.

Казалось, учитель больше никогда не даст ему насладитьсяариями, и даже часы композиции были сокращены для того, чтобы он весь день могпосвятить упражнениям.

Но если в его интонациях появлялось хоть малейшеенапряжение, Гвидо немедленно отправлял его отдыхать. Иногда маэстро начинал заниматьсяс другими учениками, а Тонио наблюдал за этими уроками, с интересом следя зауспехами и ошибками других мальчиков.

И каждый раз он убеждался, что Гвидо презирает другихучеников ничуть не меньше, чем его. Иногда это приносило ему приятное успокоение.Но чаше он огорчался, как если бы это касалось его самого. Когда же Гвидо билучеников, а такое случалось нередко, Тонио приходил в ярость.

Однажды, когда Гвидо побил маленького флорентийца Паоло,Тонио окончательно вышел из себя и прямо заявил учителю, что он мужлан, хам игрубиян.

Из всех малышей, часто вызывавших его интерес, а иногда дажежалость, Паоло был единственным, кого Тонио никогда не забывал. Но больше всегоего возмутила несправедливость наказания. Под руководством Гвидо Паолопродвинулся так далеко, насколько мог в силу своих способностей. Он был озорнымпо натуре, смешливым и улыбчивым, и именно это в большей степени, чем что-либодругое, повлекло наказание. Поэтому Тонио просто побелел от гнева.

Но Гвидо лишь рассмеялся.

И познакомил Тонио с упражнением, призванным стать итогомвсех более ранних уроков, — пением пассажей.