Плач к Небесам - Энн Райс

— Верхние ноты он взял фальцетом, потому что диапазонего невелик. Но у него такой контроль над голосом, что ты этого даже незаметил, — объяснил маэстро. — Послушай в следующий раз и поймешь,что я имею в виду. К тому же эта ария написана специально для него в несколькозамедленном темпе, чтобы певец смог справиться со всеми нотами. Средниерегистры — вот все, чем реально он владеет, а остальное — чистейшее ремесло.

Постепенно Тонио все яснее понимал, что учитель прав. Междутем примадонна покорила всех своим эмоциональным пением. «Она выросла наулицах, — объяснил Гвидо, — пела с бродячими музыкантами, как ты». Нохотя верхние ее ноты были пронзительными, нижними она не владела вообще. Онипросто терялись в звуках клавесина. Видно было, как шевелятся губы девушки, нослышно не было почти ничего.

Младший кастрат удивил отличным контральто. Тонио редкодоводилось слышать у существа мужского пола такой голос: бархатно-мягкий,завораживающий. Но, увы, как только мелодия пошла вверх, звук стал неприятнорезким, и все очарование тут же пропало.

Оба молодых певца могли перепеть старшего за счет своегоприродного дарования, но ни один из них не знал, как это делать, и снова иснова именно старый кастрат, выходя к рампе, заставлял публику сначалапритихнуть, а потом взорваться аплодисментами.

Однако Гвидо не удовлетворился одним лишь разбором пения. Онобращал внимание Тонио и на партитуру, на то, какие арии явно были добавлены внее специально для того или иного голоса, и на маленькое соревнование,проходившее между младшим кастратом и примадонной. И на то, как спокойно стоялстарый евнух во время исполнения арии. Ведь если бы он начал жестикулироватьсвоими тонкими длинными руками, то выглядел бы шутом гороховым. Младший кастратбыл красив и тем приятен публике, и, понимая это, держался как античная статуя.А маленькая примадонна совсем не справлялась с дыханием, но при этом ее голособладал замечательной теплотой.

* * *

К тому времени когда занавес опустился в последний раз,Тонио, выпив в антрактах слишком много белого вина, яростно спорил с Гвидо отом, была ли музыка явным подражанием Скарлатти или чем-то совершенно новым.Гвидо убеждал его, что в музыке присутствовала некоторая оригинальность, исоветовал Тонио слушать больше неаполитанских композиторов. Они сами незаметили, как оказались в вестибюле, в тесноте возбужденной толпы, движущейся квыходу.

К Гвидо обращались и мужчины, и женщины; к открытым дверямодна за другой подъезжали кареты.

— Куда мы идем? — спросил Тонио.

Голова у него кружилась, и, когда карета тронулась, он чутьне потерял равновесие, а потом понял, что напротив сидит какая-то женщина исмеется над ним. У нее были черные волосы, молочно-белая шея, почти обнаженныеплечи и ямочки на щеках.

* * *

Тонио едва помнил, как они вошли в дом. Он двигался побесконечной анфиладе огромных комнат, брызжущих яркими красками, кажется стольприятными глазу неаполитанцев, мимо стоящей вдоль стен золоченой и лакированноймебели, мимо задрапированных расшитыми занавесями окон, мимо оплывших белымвоском и увенчанных мягким светом канделябров, мимо сотен музыкантов, терзающихсвои скрипки, дующих в свои золотые горны, наполняющих широкие мраморныекоридоры пронзительной, почти невыносимой музыкой.

Подносы с белым вином плыли в воздухе. Тонио схватил бокал,опустошил его и взял следующий. Слуга в парике и голубом атласном камзоле стоялперед ним с невозмутимым видом.

Неожиданно Тонио почувствовал себя потерянным. Гвидо давнокуда-то исчез, а к нему все время обращались какие-то женщины, то нафранцузском, то на английском, то на итальянском. Одна, совсем пожилая,протянула длинную, худую руку, зацепила его крючковатым пальцем, привлекла ксебе и, коснувшись его щеки сухими губами, обратилась к нему на неаполитанскомдиалекте:

— Лучезарное дитя!

Он высвободился, отшатнулся и почувствовал панический испуг.Ему казалось, что вокруг него одна лишь совершенная женская кожа, выступающие надлентами корсажей полушария женских грудей, и все это великолепие наступает нанего, грозя задушить. Одна из женщин так хохотала, что чуть не задыхалась, ипридерживала обеими руками прикрытые гофрированной тканью груди, словно онимогли выпасть из корсажа. Взглянув на него игриво, она спрятала губы за белымкружевным веером, на котором была изображена арка из алых роз.

Дрожа, он остановился у бильярдного стола. А потом понял,что на пороге комнаты стоит изможденный, болезненного вида человек с такойпрозрачно-белой кожей, что через нее чуть ли не просвечивают кости. Он смотрелна Тонио и улыбался.

Какое-то мгновение Тонио не понимал, кто перед ним, хотя ине сомневался, что видел этого человека раньше.

А потом его пронзило узнавание: это было то видение смерти,тот живой мертвец, что стоял над ним на горе Везувий. Тонио двинулся навстречуи убедился, что это действительно тот самый чахоточный, только одетый нынче врасшитый золотом камзол, с напудренным париком на голове. Роскошное одеяниепридавало ему кричащий, безвкусный вид одной из тех мраморных статуй в церкви,которых верующие наряжают в настоящие одежды.

Глаза мужчины, глубоко посаженные и оттого кажущиесянепроглядно черными, почти с симпатией смотрели на Тонио, подходящего к немувсе ближе и ближе.

Снова поднос с вином, тонкий бокал в руке. Тонио оказалсяпрямо перед этим человеком, и они глянули друг другу в глаза.

— Жив и здоров, — сказал мужчина неприятнымхриплым голосом.

И вдруг, словно пронзенный болью, вздрогнул и приложил кгубам носовой платок. Белые костяшки его пальцев были увиты кольцами. Онотступил назад, слегка согнувшись, и тут же целый вихрь юбок подхватил его иунес.

— Я хочу выбраться отсюда, — прошепталТонио. — Я должен выбраться отсюда.

И когда еще одна женщина подошла к нему, он неожиданно длясебя взглянул на нее так злобно, что она, оскорбленная, отпрянула. Онповернулся и побрел в пустую столовую, где уже были накрыты столы.

В дальнем конце зала, в проеме между окнами стояла молодаяженщина и смотрела на него.

На долю секунды ему показалось, что это маленькая примадоннаиз оперы. Тонио вспомнил богатство ее голоса, его сладострастные вершины. Ипредставил маленькие груди, вздымающиеся при ее неумелом дыхании. Его охватилоотчаяние, близкое к панике.

Но это была не примадонна, а совсем другая женщина, с такимиже светлыми волосами и голубыми глазами, только высокая и стройная, а цвет ееглаз приближался к темно-синему.