Дубль два - Олег Дмитриев

Слова не то, что не находились. Они все будто напрочь пропали или попрятались в то самое подсознание, о котором думалось недавно. В сознании же было пусто — шаром покати.

— Ладно, Славка. Хотя, нет. Пожалуй, что уже Яр. Спасибо тебе ещё раз. Смотри там. Ну и звони, как охота придёт — поболтаем! — и трубка загудела короткими сигналами. Я отодвинул её от уха и посмотрел на экран с подозрением. Перевёл взгляд на Шарукана.

— На меня даже не смотри — выставил ладони тот, — я ещё меньше Димитрия знаю. И вообще, где еда-то уже?

Дверь как по волшебству открылась тут же. Два парня в белых рубашках занесли и расставили на столе кучу тарелок. И ушли. Аппетит не пришёл ни с ними, ни после них. Вот в самом прямом смысле слова кусок в горло не лез. Я пожевал мяса, запил морсом, поковырял вилкой в тушёной капусте и жареной картошке. Во время еды аппетит, вразрез пословице, тоже не появился.

— Ладно, вечером сам спросишь, если надумаешь как и что, — Мастер посмотрел на меня искоса. — Я вот до сих пор стараюсь ничего у них не спрашивать. А то, упаси Боги, ответят. Потом вовсе все мозги сломаешь. А мне со сломанными никак нельзя — у меня бизнес. И семья большая.

Я молча кивнул, соглашаясь со всем сказанным. Сломаю, это уж как пить дать. У меня-то ни семьи, ни бизнеса. Но тут в голове будто просветлело, и раздался весёлый чистый смех Лины. И стало гораздо легче.

Поднялся и дошёл до небольшого комодика, что стоял прямо под плазмой, на которой так и мотылялись до сих пор страшные девки. Подумалось, что, раз тут серьёзные люди о важных делах говорят, то им и записать чего-нибудь может понадобиться? И не ошибся. В верхнем же ящике сразу обнаружился блокнот, большой, формата А4, на красной пластиковой пружине, и несколько ручек с карандашами. Придирчиво оглядев те четыре, что случайно попались в зажатый кулак, вытянул не идеально остро заточенный, остальные убрал обратно. Шарукан наблюдал за моими действиями с явным интересом.

Сдвинув тарелки в сторону, начал составлять список, иногда задумываясь, сверяясь с заметкой в телефоне и отпивая морсу. Вспоминал то про кроссовок с розовыми вставками. То про спортивный костюм. Про кружева тоже вспоминал, врать не стану. Перечень составился минут за пять.

— Мастер, тут кой-чего из нужного накидал. Посмотри, как время будет. Осметишь — скажи. У меня сколько-то новых денег осталось, и старые ещё есть, Николаевские десятки. Должно хватить, — я пододвинул блокнот к нему.

— Старовер? — поинтересовался он, вынимая из кармана очки и водружая их на нос.

— Почему? — удивился я.

— Двадцать первый век идёт. Нейросети. Чаты, мать их, джи-пи-ти. Искусственный, туда же его, интеллект. Тут обычный-то не у каждого — так нет, им искусственный подавай, — бурчал он под нос, изучая список. — А этот вон карандаликом пишет. На бумажке. Спасибо хоть — не на бересте! И почерк нормальный, Сергия-то письма вообще с доцентом филфака разбирать приходилось.

Он опускал толстый палец всё ниже и ниже, пока не добрался до самой последней строчки. Потом потыкал им же в свой телефон, что лежал рядом. И включил громкую связь. После второго гудка раздался молодой голос, поприветствовавший Мастера вежливо и очень уважительно. Но точно — не по-русски. Шарукан начал говорить, зачитывая, судя по всему, позиции списка. Я понимал только отдельные слова, но и в этом уверен не был. Из знакомых были, вроде бы, только «Нива», «газ», «холодильник» и несколько матерных, но и за них не поручусь. Закончив звонок, он посмотрел на меня с явным превосходством. На всё-про всё ушло минуты полторы-две.

— Прогресс, Ярослав, вещь полезная. Ну, если кто понимает, конечно.

Спорить с ним не было никакого желания. А тут как раз и аппетит проснулся.

Подходя к дому, перед которым я оставил машину, неспешным прогулочным шагом мы говорили о всякой ерунде. Ехать со мной он, конечно же, согласился. А про список велел перестать думать. Есть всё же в статусе Странника и приятные опции.

В багажник Нивы темноволосые крепкие парни как раз грузили красный газовый баллон. Заднее сидение под крышу было заставлено какими-то коробками и пакетами. И сидела машина явно ниже, чем утром. А нам ещё по лесу продираться. На мой изумлённо-восхищенный взгляд Шарукан лишь шире расправил плечи и выше поднял нос. С момента его звонка и чтения списка прошло от силы часа полтора.

Выезжали из города неторопливо. И потому, что после позднего обеда чуть начало клонить в сон. И от того, что машина, набитая под завязку, к быстрой езде не располагала никак. Хотя, впрочем, она и пустая для неё не была предназначена. Остановились только один раз — возле цветочного ларька. Глядя на меня с двумя букетами, которые я с абсолютно непроницаемым лицом положил между коробок на заднее сидение, Мастер поднял большой палец и азартно, по-молодому, подмигнул.

В Дворики въехали так же неспешно. Радио «Ретро», настроенное Шаруканом, голосом Пугачёвой выводило про «Три счастливых дня*». На обочине в пыли купались куры, но приценяться к ним сейчас не было ни желания, ни надобности — за спиной ехал запас свежатины ещё на пару недель точно. На заборе, будто пытаясь поспорить с Примадонной, заорал здоровенный белый петух. Откуда-то справа доносились прочно забытые звуки двуручной пилы. Сельская тишь и пастораль.

— Налево не смотришь, башкой не крутишь, скорость не меняешь, — вдруг произнёс Мастер каким-то чужим, злым голосом. Послушавшись, я посмотрел направо. И увидел, как он левой рукой внизу, между колен, сдвигает назад затвор пистолета. Которого только что в руках у него не было.

Нивейка катилась по центральной улице Осиновых Двориков так же, как и пару секунд назад. Двигатель бурчал так же ровно. Только сердце у меня явно прибавило оборотов. И по спине пробежали неприятные мурашки.

— Вот же падла, разожралась где-то. В том году ещё четвертая была, — прошипел Шарукан, хотя я готов был поклясться — губы не шевелились.

Перед заборчиком синего дома с яркими белыми наличниками сидела на лавке яркая, ладная и фигуристая брюнетка в неожиданно смотрящихся на ней застиранном ситцевом халатике и тапочках-сланцах. И знакомой кофте с полосками на рукавах. Глядя на нашу машину