Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Голос его все набирал обвинительный пафос.

— ГДЕ ТЫ БЫЛ? МАЛЬЧИК ИГРАЛ НА ДОРОГЕ, А ТЫ СИДЕЛ НАДДУРАЦКИМ МЕДИЦИНСКИМ ЖУРНАЛОМ. ЧТО, ТРУДНО БЫЛО ЗАДНИЦУ ОТ СТУЛА ОТОРВАТЬ? ЧЕМТЫ, СУКИН СЫН, ЗАНИМАЛСЯ? ДЕРЬМО! УБЛЮДОК! УБИЙЦА! УБИ…

Тут все и закрутилось. Луис видел себя как бы со стороны: онзамахивается, блестит запонка на обшлаге рубашки (эти запонки подарила Рейчелна третью годовщину их свадьбы, не знала, не гадала, что наденет их муж напохороны в ту пору еще не рожденного сына). Казалось, кулак — это гирька,привязанная к руке. Вот она опускается прямо на подбородок Ирвина Гольдмана.Тот стоит раззявясь. Мерзкий слизняк. Такого и бить-то противно. Под кулаком замягкой губой и подбородком он почувствовал твердое — вставная челюсть.

От удара Гольдмана отбросило назад. Рука скользнула погробу, сдвинув его с места. Одна из ваз с цветами грохнула об пол. Кто-товскрикнул.

Рейчел. Она отчаянно вырывалась из рук матери. Человекдесять-пятнадцать, собравшихся на церемонию, пребывали в замешательстве: инеловко, и страшно видеть такое. Стив повез Джада обратно в Ладлоу, и Луиссейчас был ему благодарен: не хотелось, чтобы на глазах Джада разыгрывалосьтакое непотребство.

— Не бей! — крикнула Рейчел. — Не бей отца, Луис!

А обладатель жирной чековой книжки, Ирвин Гольдман,подхватил:

— Как же! Ему только со стариками и воевать! — Он улыбался,хотя изо рта сочилась кровь. — Ты ведь, мерзавец, стариков бить мастак, ну,скажи, скажи, приятно ведь старику в морду дать? Другого я от тебя и не ожидал,сучье отродье!

Луис повернулся к нему, и Гольдман ударил его по шее. Ударилнеуклюже, ребром ладони, но Луис не успел защититься. От острой болиперехватило дыхание (и потом часа два ему будет трудно глотать), головадернулась назад, а сам он рухнул на колени в проходе.

СНАЧАЛА ЦВЕТЫ НА ПОЛУ ОКАЗАЛИСЬ, ТЕПЕРЬ Я, КАК ТАМ В ПЕСНЕПОЕТСЯ? «РАЗ-ДВА, ГОРЕ — НЕ БЕДА!» Ему хотелось рассмеяться, но почему-то неполучалось. Вместо смеха вырвался стон.

Снова закричала Рейчел.

Ирвин Гольдман, не вытирая окровавленных губ, победоносноподошел к поверженному Луису и наподдал ногой по почкам. Жгучим пламенемвзвилась боль. Пришлось опереться руками об пол, чтобы не упасть плашмя наковер.

— Да ты и со стариками не сладишь! Сосунок! — вопил Гольдманв безрассудном упоении. Он еще раз дал пинка Луису, но по почкам не попал,угодил черным ботинком прямо в левую ягодицу. Луис застонал и рухнул на пол,ударился подбородком так, что лязгнули зубы. Вдобавок он прикусил язык.

— То-то! Мне б тебя сразу пинком под зад из дома вышвырнуть,как только ты заявился! Тварь поганая! — И ткнул ногой еще, теперь в правуюягодицу. При этом на лице старика блуждала улыбка, а по щекам бежали слезы.Луис заметил, что Гольдман небрит в знак траура. К ним уже спешилираспорядитель и Рейчел, вырвавшаяся наконец из цепких рук матери. Кричала онане умолкая.

Луис перевалился на бок и сел. Ирвин Гольдман уже занесногу, чтобы снова ударить, но Луис перехватил ее, точно мяч, и что было силоттолкнул.

Заорав, Гольдман завалился назад, раскинув руки, и упалпрямо на гроб Гейджа, сработанный в городе Сторивилль, в штате Огайо истоивший, прямо сказать, немало.

ВЕУИКИЙ И УЖАСНЫЙ ГРОХНУЛСЯ НА ГРОБ МОЕГО СЫНА, как втумане, мелькнула у Луиса мысль. Гроб с громким стуком упал с подставок,сначала одним концом, потом другим. Щелкнул запор. Луис услышал этот звук,несмотря на вскрики и плач, несмотря на вопли Гольдмана, летевшего словно шарна кегли.

Гроб, слава Богу, не открылся и скорбные останки малыша невывалились на пол на всеобщее обозрение, но у Луиса тем не менее похолодело всевнутри: ведь спасла случайность. Упади гроб на бок, а не плашмя… И все же,прежде чем крышка, приподнявшись, встала на место, Луис приметил что-то серое —костюм, которым они с Рейчел прикрыли останки сына — и что-то красное — может,его рука.

Сидя на полу, Луис закрыл лицо руками и заплакал. Вмиг забылон и о тесте, о военной ракетной угрозе, о хирургических швах, о «парниковомэффекте», губительном для Земли. Одного желал он в ту минуту: умереть. Вдругвоображение нарисовало причудливую картину: Гейдж в маске Микки-Мауса, онсмеется, пожимает огромную лапищу Балде, любимому герою мультфильмов на главнойулице диснеевской «Страны сказок». Так ярко, так отчетливо привиделось ему все!

А в ритуальном зале царил полный разор: одна подставка, накоторой покоился гроб, упала, другая, будто во хмелю, прислонилась к площадке,на которой обычно священник произносит надгробное слово. По полу раскиданыцветы, среди них сидит и тоже плачет Гольдман. Из опрокинутых ваз натекла вода.Растоптанные и сломанные цветы источали дурманящий аромат.

А Рейчел все кричала и кричала.

Луис не внимал ее крикам. Гейдж с круглыми розовыми ушамиМикки-Мауса потускнел и поблек, зато назойливо повторялось объявление диктора отом, что вечером гости диснеевской страны увидят фейерверк. Луис все сидел, неотнимая рук от лица, не хотел, чтобы его видели таким: в слезах, с печатьювины, боли, стыда, трусливого желания умереть, только чтобы выбраться избеспросветного горя.

Распорядитель вместе с Дорой Гольдман вывели стенавшуюРейчел из зала. Рядом, оказывается, находилась особая комната для подобныхслучаев. Как ее назвать? Зал Рыданий? Там Рейчел притихла. Луис, взяв себя вруки, решительно попросил всех оставить их с женой одних и сделал Рейчел укол.

Дома он уложил ее в постель и ввел очередную дозууспокоительного. Заботливо укрыл жену одеялом, всмотрелся в изжелта-бледноелицо.

— Прости меня. Все б на свете отдал, только чтобы винуискупить.

— Обойдется, — неожиданно равнодушно бросила она иперевернулась на бок, лицом к стене.

У Луиса чуть не сорвался традиционный и глупый вопрос: «Какты себя чувствуешь?», но он вовремя сдержался: не то, совсем не то хотелосьспросить.

— Тебе очень плохо? — нашел он наконец верные слова.

— Очень, — ответила Рейчел и то ли всхлипнула, то ли хмыкнула,то ли усмехнулась. — Наверное, хуже не бывает.

Что-то еще, видно, он должен сказать, сделать. Какого черта!И Стив Мастертон, и Мисси Дандридж с мужем, у которого кадык что наконечникстрелы, и все, все от него вечно чего-то ждут. Почему он всегда и всем что-тодолжен?! К черту, надоело!

Он выключил свет и вышел. Ему сейчас нечего сказать дажеродной дочери.

Заглянул к ней в темную комнату, и ему почудилось, что вкресле сидит Гейдж, а все случившееся — страшный сон, вроде того, когда Паскоуповел его в лес. Измученный разум с готовностью уцепился за эту соломинку, аполумрак лишь добавил к обману: светился лишь экран портативного телевизора.Его принес девочке Джад, чтобы той скоротать время. Скоротать долгое-долгоевремя.