Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

в свою очередь издательству. Все это неизбежно приводило к обширной переписке. Услуги адвоката тоже оплачивались из авторского гонорара. С помощью адвоката создавался особый фонд, как счет в банке, на который перечислялся гонорар, а затем происходило распределение гонорара между автором, редакторами, адвокатом, наблюдавшим за фондом, и переводчиком, что теоретически делало переводчика заинтересованным в успехе книги и гарантировало добросовестность перевода. Адвокаты в США стоят дорого. Но игра стоила свеч. Главным было все же качество перевода и значимость самой изданной книги. В этом были заинтересованы все, и в первую очередь само издательство. Параллельные «пиратские» издания, иногда организуемые даже КГБ (как это было с «Воспоминаниями» Хрущева, книгой Светланы Аллилуевой и даже с «Размышлениями» А. Д. Сахарова, а впоследствии с «Письмами вождям» Солженицына), в таком случае маловероятны. Издатель-пират мог потерять через суд больше. (Пиратским изданием, часто через Виктора Луи, КГБ перехватывал инициативу по книге, уже ушедшей за рубеж, мог поменять содержание и обеспечивал заработок своим оперативникам. Виктор Луи был самым богатым в Москве журналистом.)

Но моей перепиской интересовались и другие. 11 февраля 1969 года меня вызвал к себе начальник первого отдела (ведавшего «секретностью») ИМР А. М. Шевалдин. Все такие отделы вместе с их начальниками курировались каким-то отделом КГБ. Шевалдин вынул из сейфа три конверта с погашенными марками, но распечатанные. Это были мои письма Журавскому и Хаупту, отправленные как заказные экспресс-почтой с Международного почтамта у Ленинградского вокзала, а не из Обнинска (для быстроты). С содержанием писем Шевалдин был ознакомлен, получив их лично спецпакетом от начальника Международного почтамта Асланова. По этим письмам, уже переведенным на русский, мой собеседник мог понять, что обсуждается публикация книги. Но полной картины он не знал и хотел устроить мне допрос. Я с возмущением ответил, что и он и тем более Асланов нарушают не только закон, но и Конституцию СССР, гарантирующие свободу и тайну переписки. Мои письма были частные, имели обратным адресом мой почтовый ящик и не относились к моей работе в институте. Отвечать на его вопросы я отказался и пообещал, что подам на Асланова в суд. На следующий день я написал заявление, потребовал вернуть мне мои письма и процитировал статьи Уголовного кодекса РСФСР, Конституции СССР и Почтового кодекса СССР, которые показывали, что начальник Международного почтамта и начальник первого отдела ИМР совершили уголовно наказуемые действия. Аналогичное заявление я написал в Министерство связи СССР.

Около десяти дней прошли относительно спокойно. В прокуратуру с жалобами на нарушение законов я пока не обращался, ожидая дальнейших событий. В один из этих дней без телефонного предупреждения за мной из административного корпуса прислали машину. Вызывал директор. Но, когда я прибыл, он сразу ушел на срочные медицинские процедуры. В его кабинете сидели: замдиректора В. П. Балуда, секретарь партийного бюро К. С. Шадурский, начальник первого отдела А. М. Шевалдин и секретарь горкома КПСС по вопросам идеологии С. Н. Копылов. Копылов был главным, так как только перед ним лежала папка с какими-то бумагами. Мне объяснили, что беседа будет касаться моей переписки с иностранцами. Я сразу перебил, что готов обсуждать здесь лишь мою служебную переписку, которая отправлялась через канцелярию института и готовилась в рабочее время. Свои частные письма я обсуждать не буду, это мое конституционное право. Мне начали задавать разные другие вопросы: о событиях в Чехословакии, о Павлинчуке, о Лысенко и т. д. Копылов неожиданно спросил о Солженицыне. Я ответил, что у нас дружеские отношения, которые никого здесь не касаются. Многие вопросы были несерьезными, и я на них отказывался отвечать («Какие общественно-политические издания вы выписываете?» – «Проверяйте на почте», – ответил я). Разговор длился почти три часа.

На следующий день мне в лабораторию привезли пакет, за который я расписался. В пакете был приказ директора: на основании таких-то и таких-то параграфов положения о конкурсах и приказа министра здравоохранения об упорядочении количественного состава лабораторий ИМР освободить Ж. А. Медведева от должности заведующего лабораторией молекулярной радиобиологии. Лабораторию молекулярной радиобиологии сливали с лабораторией радиационной генетики. Копию приказа мне не оставили. Приказ был датирован днем вчерашнего заседания, его, очевидно, там же и составили. Приказ был незаконным и противоречил многим нормам Кодекса законов о труде (КЗоТ). Через десять дней я получил свою трудовую книжку. В ней было записано: «Уволен как не соответствующий занимаемой должности». В КЗоТе для научных работников имелась такая статья, но подобное решение принималось лишь на основании выводов институтского ученого совета. Для завершения общей картины я уже составил заявление о незаконном увольнении из ИМР на имя прокурора г. Обнинска Ф. Я. Митрофанова. В прокуратуре меня принял помощник прокурора. Он показал мне «Разъяснения» к КЗоТу «для служебного пользования», утвержденные Верховным судом СССР. Согласно этим разъяснениям, суды могли рассматривать жалобы о незаконных увольнениях лишь рядовых работников, а увольнение руководящих работников могло быть опротестовано только в административном порядке. Еще около двух недель я занимался передачей оборудования и имущества лаборатории в другие отделы, в основном в лабораторию биохимии и в отдел биофизики. Штат лаборатории радиационной генетики Тимофеева-Ресовского тоже сокращался, но постепенно. Риту и двух лаборанток перевели в лабораторию радиационной биохимии. Инженер Стрекалов перешел в лабораторию радиобиологии, младший научный сотрудник Оля К. – в лабораторию биофизики. Мой первый научный сотрудник С., о котором я писал выше, перешел на работу в биохимическую лабораторию при Кремлевской больнице в Москве. Еще один сотрудник предпочел перевод в лабораторию иммунологии. Все были устроены. С середины марта 1969 года я впервые оказался в положении безработного. Но тут подоспело сообщение от Михаила Лернера из США о том, что моя книга «The Rise and Fall of T. D. Lysenko» опубликована в Нью-Йорке и что все первые рецензии оценивают ее очень высоко.

Глава 11

Ликвидация отдела генетики и радиобиологии

Увольнение в марте-апреле 1969 года сразу двух заведующих лабораториями, Тимофеева-Ресовского и Медведева, практически разрушало работу всего отдела радиационной генетики и радиобиологии, которая только начинала приносить значимые научные результаты, обобщенные в виде книг и научных публикаций. В течение 1964–1968 годов наши две лаборатории уже имели в своем активе четыре новых монографии и около сорока статей о проведенных экспериментах и обзоров в научных журналах и сборниках. Намеченная тематика только начиналась.

Исследовательская работа во вновь создаваемых лабораториях разворачивается в СССР всегда очень медленно, поскольку научные руководители не имеют возможности самостоятельно распоряжаться финансовыми фондами и штатными единицами, которые планируются в академиях на каждый год. При системе грантов, уже доминировавшей в то время