Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

Чехословакии под неудачным названием «Стыдно быть советским!». Мне он не предложил его подписать, ему требовались громкие, известные на Западе имена. В своих очерках «Бодался теленок с дубом» он пишет:

«Сердце хотело одного – написать коротко, видоизменить Герцена… Бумага сразу сложилась. Подошвы горели – бежать, ехать. И уже машину заводил (ручкой).

Я так думал: разные знаменитости, вроде академика Капицы, вроде Шостаковича… еще Леонтовича, а тот с Сахаровым близок… еще Ростроповича, да и к Твардовскому же, наконец, – и перед каждым положу свой трехфразовый текст…

Зарычал мотор – а я и не поехал. Если подписывать такое – то одному. Честно и хорошо…

В такой момент – я способен крикнуть! Но вот что: главный ли это крик? Крикнуть сейчас и на том сорваться… Надо горло поберечь для главного крика…» (Париж, 1975. С. 242–243).

Но это были уже поздние размышления и оправдания.

В те дни Солженицын решил приехать все же со своим протестом к Тимофееву-Ресовскому. Он почему-то думал, что Николаю Владимировичу, прошедшему все круги ГУЛАГа, терять нечего. По моим личным наблюдениям, бывшие заключенные, особенно те, кто прошел через пытки на следствии, были намного осторожнее, чем другие, «небитые». Память о страданиях в лагерях остается навсегда. (В советскую психиатрию вошел термин «лагерный страх».) Свобода и наличие каких-то прав кажутся бывшим зэкам временными, люди, творившие террор, и доносчики живут свободными вокруг них и нередко – занимают высокие посты. Система не изменилась. Я пытался отговорить Солженицына от визита к Тимофееву-Ресовскому, но он не слушал. Ему хотелось узнать мнение человека, которого нельзя было, как всех нас, причислить к числу «советских».

Открыв дверь и увидев нас вдвоем, Тимофеев-Ресовский сразу, конечно, понял, зачем мы пришли. Других разговоров в те дни не было. После ставших традицией теплых объятий сокамерников Николай Владимирович сам начал разговор, не дав Солженицыну и рта раскрыть.

«А ведь здорово наши немцев опередили, – сказал он довольно громко, – чехи им продавались под видом демократии… Открыли границу для свободного выезда из ГДР в ФРГ. Знаю я этих чехов, для них австрийцы и немцы ближе русских… не православные они, культура у них германская, католическая… Россия для них страна дикая, азиатская…»

Тимофеев-Ресовский говорил громко, он был давно уверен, что его квартира прослушивается. Такое мнение Тимофеева-Ресовского о чехах не было конъюнктурным. Он действительно считал, что восточноевропейские страны – Венгрия, Чехословакия и Польша, а тем более ГДР – страдают от своей насильственной изоляции от Западной Европы и не рассматривают СССР как образец для своего будущего. Для Солженицына вершиной европейской культуры была именно русская культура. Он как бы окаменел сразу, нахмурился, глаза потемнели. Сел на стул и слова не мог вымолвить. «Лелька, – крикнул Николай Владимирович, – чайку нам приготовь!» Это был обычный ритуал во время визитов Солженицына, сопровождавшихся долгими беседами. Но Александр Исаевич уже встал, заторопился… «Забежал лишь на минутку, дела еще есть срочные…» Вышел не прощаясь, сел в свой «москвич» и уехал.

После этого визита Солженицын к Тимофееву-Ресовскому никогда не приходил и даже не спрашивал о нем. Но в автобиографических записях он продолжал причислять Николая Владимировича к своим близким друзьям. Ссоры не было. Произошло как бы полное одностороннее отмежевание. Это тем более удивительно, что во взглядах на будущее России ни Тимофеев-Ресовский, ни Солженицын не были демократами. Оба считали просвещенный авторитаризм лучше классической демократии. У Солженицына этот взгляд дополнительно переплетался с разными православно-религиозными ограничениями и признанием важного значения церкви, что в последующем отразилось в его знаменитом «Письме вождям Советского Союза», фрагменты которого уже содержались в его нередких письмах членам Политбюро, которые он отправлял в 1967 и 1968 годах. Тимофеев-Ресовский, прочитав в мае 1968 года кем-то принесенный ему «Меморандум» академика Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», высказывался о нем крайне критически:

«…Вы представляете, что будет, если у нас вдруг демократия появится?.. Ведь это будет засилье самых подонков демагогических! Это чёрт знает что! Прикончат какие бы то ни было разумные методы хозяйствования, разграбят все что можно, а потом распродадут Россию по частям… В колонию превратят… Вы читали это знаменитое письмо академика Сахарова? Почитайте. Оно по Москве ходит… Такая наивная чушь, какая-то устарелая технократия предлагается… человек не знает, что делается в мире, не понимает в политике, в экономике» (Магнитофонные записи бесед Тимофеева-Ресовского «Из воспоминаний». М.: Прогресс, 1995. С. 349).

«К суду истории» издается в США

Подготовленный сценарий быстрых перемен в руководстве Чехословакии осуществить, однако, не удалось из-за тотального сопротивления всего населения республики. Дубчек оставался лидером партии. Была перекрыта лишь граница с ГДР и ФРГ, чтобы остановить поток выезжающих из страны и переезды немцев из Восточной Германии в Западную. Наиболее активным сторонником вмешательства в чехословацкие реформы считался лидер ГДР Вальтер Ульбрихт (Берлинскую стену построили в 1961 году именно по его инициативе). Но мы ожидали мер по подавлению всех форм оппозиции и в СССР.

И Роя и меня, естественно, беспокоила теперь судьба книги «К суду истории», объем которой приближался к тысяче страниц, и неизбежным стало наше решение публиковать ее за границей. Для этого я отснял две копии микрофильма. В сентябре у меня еще продолжался отпуск (в институтах, имеющих дело с радиацией, рабочий день сокращен до семи часов, а отпуск увеличен до шести недель).

Наши опасения не были преувеличенными. Рассекреченные после распада СССР документы ЦК КПСС показывают, что 4 августа 1968 года председатель КГБ Андропов докладывал в ЦК КПСС (Записка № 2095-А с грифом «Секретно»):

«Комитетом госбезопасности оперативным путем получен новый вариант рукописи МЕДВЕДЕВА Р. А. “Перед судом истории” (фотокопия прилагается). Медведев дополнил рукопись материалами о репрессированных в прошлом ученых-физиках с анализом их научных возможностей, школ, которые они представляли в науке, и тех идей, которые не были осуществлены ими. Указанные данные МЕДВЕДЕВ получил от академика САХАРОВА, с которым в настоящее время в близких отношениях… Книга МЕДВЕДЕВА, после того как она будет закончена, безусловно, пойдет по рукам, вызовет много нежелательных толков, так как основана на тенденциозно подобранных, но достоверных данных, снабженных умело сделанным комментарием и броскими демагогическими выводами. В связи с этим представляется необходимым вызвать МЕДВЕДЕВА в Отдел пропаганды ЦК КПСС, провести с ним обстоятельный разговор и, в зависимости от его результатов, решить вопрос о дальнейших мерах, которые предотвратили бы появление этой книги…

Прошу рассмотреть.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИТЕТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

АНДРОПОВ».

Рассмотрение записки Андропова и фотокопии рукописи почти в тысячу страниц дело не быстрое. Заключение