Непримиримые разногласия - Сандра Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что-нибудь передавалось из рук в руки? — спросил Кроуфорд.
— Я не видел. Возможно, клубы используются только как место для переговоров об условиях, а передачи происходят где-то в другом месте.
Вполне вероятно.
— Хорошо, продолжай.
— В общем это все. Он ушел с Фриком и Фрэком. Я устроил свое персональное шоу.
— Почему ты просто не ушел?
— Я должен был быть пьян в стельку, помнишь? Я боялся, что если попытаюсь сесть за руль, они вызовут полицию, которая, наверняка, бросит меня в тюрьму без проведения анализа крови, и в этом случае я застряну там, а мой телефон конфискуют. А, если бы они догадались, что я притворяюсь, что тогда? Я же говорил тебе, что хороший шпион. Можешь поблагодарить меня позже, — Конрад ухмыльнулся.
Снимки были зернистыми из-за тусклого освещения внутри клуба. Конрад, похоже, пытался снимать с увеличением, из-за чего некоторые фотографии были не в фокусе, и там была пара крупных планов его большого пальца. Но надо отдать должное старику за изобретательность.
На нескольких кадрах Оттермана делал свой трюк с монетой, и Кроуфорд вспомнил историю о раненом рабочем.
— Двуличный.
Он не осознавал, что произнес эту вслух, пока Конрад не спросил:
— Что ты там бурчишь?
— То, что Оттерман делает с монетой...
— Когда мы с ним встречались, он перекатывал ее по руке, — сказала Холли и повторила движение.
— Он двуличный. Может мгновенно менять личность. Это как две стороны монеты. Есть внутренняя скрытая личность, которую он показывает не всем, — Кроуфорд пожал плечами над своей собственной догадкой, затем, оглянувшись на Конрада, спросил: — Никто не заметил, как ты его фотографировал?
— Со всеми этими девицами с подпрыгивающими сиськами? — он посмотрел на Холли. — Парни приходят на девушек смотреть. Никто не обращал внимания на пьяницу, — он приложил руку к сердцу и сказал Холли: — К сожалению, должен сказать, что у меня именно такая репутация.
Способность старика очаровывать раздражала Кроуфорда, поэтому он сосредоточился на своей задаче и нажал на следующую фотографию, он сразу же сделал паузу. Мужчина, сидевший напротив Оттермана, был в ковбойской шляпе. Поля отбрасывали тень на его лицо, так что под ними почти ничего не было видно, кроме волос. То, как они лежали на шее...
Кроуфорд увеличил изображение, чтобы лучше разглядеть черты лица мужчины, и хорошенько присмотревшись, сразу его узнал. Он рассмотрел каждую деталь, прежде чем показал Холли и спросил:
— Выглядит знакомо?
Она без колебаний прошептала:
— Это стрелок из суда.
— Точно?
— На сто процентов. Я бы не узнала его лица из-за маски, но волосы точно такие же.
— Это и мне первым бросилось в глаза, но мы должны быть уверены.
— Я уверена.
— Он полицейский.
Холли покосилась на Кроуфорда, затем снова посмотрела на экран телефона.
— Да! Я видела его в здании суда. Хотя он никогда не носил там ковбойскую шляпу. Но имени его я не знаю.
— Зато я знаю.
Глава 24
Кроуфорд направился к двери.
Холли бросилась за ним.
— Куда ты?
— Сделать несколько звонков. Оставайся здесь. Я сейчас вернусь.
Она наблюдала через сетчатую дверь, как он перепрыгнул через ступеньки крыльца и приземлился во дворе, уже держа в руке мобильный телефон.
— Он всегда был таким, — сказал Конрад. — Проворный и быстрый, как хлыст, даже в детстве. В этом он пошел в свою мать. Ты же знаешь, она была танцовщицей?
Холли оглянулась на него через плечо.
— Нет.
— У нее была студия в торговом центре, она преподавала балет, чечетку, джаз. Любые танцы. Каждую весну устраивала большой концерт в общественном центре. Все в городе ходили туда. Великолепное зрелище. Дамы месяцами к нему готовились: пришивали блестки на костюмы, все такое...
Холли вспомнила балетные тапочки в спальне Джорджии и задалась вопросом, была ли это преднамеренная или подсознательная связь, которую Кроуфорд установил между своей дочерью и своей матерью.
Конрад смотрел в пространство, печаль отягощала черты его лица.
— Она была красивой и талантливой. Думаю, это заставляло ее стремиться к большему. Она много говорила о том, что не удовлетворена жизнью в небольшом городке, — взял себя в руки и указал на двор, где расхаживал Кроуфорд. — Мы с его матерью были жалкими подобиями родителей. Он оказался лучшим сыном, чем кто-либо имел право ожидать.
— Лучшим, чем он сам себе кажется, — сказала Холли больше для себя, чем для Конрада.
— Ты хорошо узнала его всего за несколько дней.
— Кажется, что я знаю его дольше.
— Из-за того, что вы переспали?
Холли резко обернулась, чем выдала себя с головой.
Конрад усмехнулся.
— Я так и думал.
— Мистер Хант...
Он поднял руку, останавливая ее.
— Никаких объяснений не требуется. Но я предполагаю, что время для этого было... не совсем подходящим. — Увидев ее страдальческое лиц, он сказал: — Ничего не говори. Мне не нужно знать. Не хочу знать. Я просто надеюсь, что все получится хорошо, потому что, с женщинами его отношения складываются нелегко. Его мать сбежала. Его жена умерла, — он сделал паузу и прищурился. — Он любит свою маленькую девочку. Будет чертовски обидно, если ее он тоже потеряет.
— Теперь это от меня не зависит. Я взяла самоотвод.
— В сложившихся обстоятельствах это было этичным поступком. Но ты не выглядишь слишком счастливой из-за этого.
— Я чувствую себя обязанной людям, которые доверяют мне и моей работе. Я не хочу их подводить.
Изучая ее, Конрад задумчиво нахмурился.
— То, что произошло между тобой и Кроуфордом, сделало тебя плохим судьей?
— Нет. Наоборот. Он заставил меня многое осознать и принять. Раньше я видела только черное и белое.
— Продолжай в том же духе, Холли, и перестань себя корить. Я разочаровал очень многих, я в этом эксперт, и могу сказать по опыту, что чем больше ты беспокоишься, что кого-то разочаруешь, тем больше по-настоящему их разочаровываешь. Страх подвести кого-то становится естественным состоянием.
— Я приму это к сведению.
Они обменялись улыбками, затем он посмотрел через дверь на Кроуфорда.
— Я бы хотел видеть его счастливым.
— Сегодня я впервые увидела его с Джорджией. С ней он счастлив, светится изнутри. А почему бы и нет? Она очаровательна.
— Правда? — в его слезящихся глазах вспышка радости почти мгновенно сменилась печалью. — Он не