Золотая чаша - Генри Джеймс

– Если ты пытаешься намекнуть, будто она не любит князя всем сердцем!..

– Я не говорю, что она не любит его всем сердцем. Я говорю, что она не думает о нем, и только. Одно не обязательно следует из другого. Такая уж у нее любовь, – сказала Шарлотта. – И почему бы нам с ним, в конце концов, не появляться вместе на людях, как ты это называешь? Нам с ним, дорогая, – улыбнулась она, – уже случалось раньше появляться вместе на людях.

Приятельница молча смотрела на нее и вдруг выпалила:

– Ты должна быть абсолютно счастлива. Тебя окружают такие хорошие люди!

На этот раз Шарлотта замерла в полной неподвижности; впрочем, через минуту ее лицо просветлело, обретая вновь свое прежнее сияние, изысканное и самую чуточку жесткое.

– Разве может человек сказать вслух о себе самом такую опасную и хвастливую бессмыслицу? Гораздо благоразумнее, если это скажет о тебе кто-нибудь другой, кто готов по доброте душевной взять на себя подобную ответственность; тогда можно проявить свое хорошее воспитание, воздержавшись от возражений. Я, во всяком случае, возражать не стану – не доставлю тебе такого огорчения… или чего уж там еще.

– Честное слово, дорогая, я от всего сердца надеюсь, что не станешь! – И старшая из подруг облегчила душу звонким смехом, прозвучавшим несколько громче, чем можно было ожидать, учитывая, что дамы приложили столько стараний к тому, чтобы побеседовать, не привлекая к себе внимания.

Ее демонстративная реплика не произвела ровно никакого впечатления на Шарлотту.

– Мы так долго отсутствовали после свадьбы, еще и несколько месяцев провели в Америке – Мегги до сих пор наверстывает упущенное за время разлуки, всячески показывает, как скучала по нему. Ей его не хватало; несмотря ни на что, общение с ним для нее и сейчас – первая жизненная необходимость. Она изо всех сил старается проводить с ним как можно больше времени: тут минутка, там минутка, набегает очень даже немало. С тех пор, как мы поселились раздельно – все же так во всех отношениях удобнее, – поспешно заверила Шарлотта, – она, право, видится с ним чаще, чем когда они жили в одном и том же доме. Чтобы устроить это, Мегги пускается на разные ухищрения, чего ей не приходилось делать, пока они жили вместе. Но она любит манипулировать людьми, – ровным голосом продолжала Шарлотта, – это как раз в ее характере, и в результате раздельное ведение хозяйства их только сближает. Сегодня, например, по сути, все получилось так, как она подстроила. Ей нравится, когда они с ним проводят время вдвоем. И ему тоже так больше нравится, – объявила наша юная дама. – Поэтому я и говорю, что положение мое вполне определенное – или, иными словами, я занимаю в доме вполне определенное место. А в таких случаях главное, как говорится, «знать свое место». А как тебе кажется, – неожиданно закончила она, – ведь в этой ситуации и князь, выходит, тоже занимает вполне определенное место?

У Фанни Ассингем было такое чувство, словно ее интеллекту поднесли громадное блюдо, нагруженное всевозможной снедью, и пригласили попировать всласть – такие многозначительные нотки пронизывали удивительную речь Шарлотты. Но в то же время Фанни отчетливо ощущала, что сразу наброситься на угощение – не говоря уже о том, что на это сейчас просто не хватит времени, – значило бы толкнуть руку дающего, смешать красиво разложенные деликатесы… в общем, выражаясь вульгарным языком, основательно насвинячить. Поразмыслив, она уцепила с блюда одну-единственную сочную сливу.

– И по этому поводу уже тебе приходится пускаться на разные ухищрения?

– Само собой разумеется, мне приходится пускаться на ухищрения.

– И князю тоже? Если он оказался в такой же ситуации?

– Право, я думаю, ему приходится ухищряться не меньше моего.

– И он тоже, – поинтересовалась миссис Ассингем, – наверстывает упущенное?

Вопрос сам собой сорвался с губ, словно она соблазнилась еще одним заманчивым кусочком на блюде. Едва он прозвучал, как Фанни поняла, что выдала свои мысли, которые пока предпочитала хранить про себя. Но ей тут же стало ясно, что теперь нужно стоять на своем любой ценой, и притом, чем проще действовать, тем лучше. А высшая простота – в смелости.

– Я хотела сказать: наверстывает, навещая тебя?

Но Шарлотта, как определила бы это ее подруга, и глазом не моргнула. Она покачала головой, но жест этот был изысканно-мягким.

– Он никогда ко мне не приходит.

– О! – сказала Фанни Ассингем, чувствуя себя довольно глупо.

– Вот так уж. А знаешь, могло быть совсем по-другому.

– По-другому? – Фанни все еще пребывала в недоумении.

На этот раз ее собеседница пропустила вопрос мимо ушей, задержав свой взгляд в дальнем конце комнаты. Там снова показался князь, все еще в обществе посла; их остановил какой-то старичок в военной форме, очевидно, высокий чин, весь увешанный орденами и медалями. Это дало Шарлотте время продолжить свою мысль.

– Он не был у нас уже три месяца. – И словно услышав наконец последнее слово своей приятельницы: – Да, «по-другому». Он устраивается по-другому. И я бы могла, в сложившейся ситуации, – прибавила она. – Просто нелепость, что мы с ним не встречаемся.

– Но сегодня, как я поняла, – заметила Фанни Ассингем, – вы с ним встретились.

– Да… Более или менее. Но я имела в виду, что в сложившейся ситуации я могла бы приезжать к нему.

– И приезжаешь? – спросила Фанни с почти неуместной торжественностью.

Шарлотта заметила излишний пафос и на мгновение приостановила орудийный огонь, то ли уловив серьезность момента, то ли найдя в нем изрядную долю иронии.

– Случалось. Но все это само по себе ничего не значит, – сказала Шарлотта. – Я рассказываю об этом только для того, чтобы ты поняла, как у нас обстоят дела. Впрочем, я говорю только о себе – дела князя меня не касаются.

– У тебя дела обстоят идеально, – объявила, подумав, миссис Ассингем.

– Я и не спорю. В общем и целом, видимо, так и есть. Я же говорю: я не жалуюсь. Просто приходится действовать соответственно.

– «Действовать»? – Несмотря на все старания, голос миссис Ассингем чуть заметно дрогнул.

– Дорогая, но ведь примириться с ситуацией – это тоже действие? Я примирилась. Тебе хочется, чтобы я сделала еще меньше?

– Мне хочется, чтобы ты поверила, что тебе очень повезло в жизни.

– Ты это называешь «меньше»? – спросила Шарлотта с улыбкой. – По-моему, с точки зрения личной свободы это, наоборот, больше. А впрочем, называй, как тебе нравится.

– По крайней мере, – нетерпение миссис Ассингем наконец взяло верх над ее самоконтролем, – по крайней мере, не следует придавать слишком большое значение своей личной свободе.

– Не знаю, что ты называешь «слишком»… Как могу я