Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн

ли они камень на камне от руин, которые нам достались? Нам пришлось научиться использовать силу человечности. Быть насильственно ненасильственными. Склонять головы перед словами, которые нужно сказать друг другу. Это не мягкотелость, это не слабость, напротив, это человечность.

Трагедия заключается в том, что нам нужно постоянно доказывать, что мы – человеческие существа. Не только израильтянам, но и другим арабам, нашим братьям и сестрам, американцам, китайцам, европейцам. А почему? Разве я не похож на человека? Разве во мне не течет человеческая кровь? Мы не особенные люди. Мы обыкновенный народ, такой же, как и любой другой.

Только в две тысячи пятом году некоторые из нас стали в тайне собираться вместе с бывшими израильскими солдатами. Я был одним из первых четырех палестинцев. Если бы вы только видели первое собрание. В отеле «Эверест». Для нас они были преступниками, убийцами, врагами, головорезами. И для них мы были тем же самым. Одним из них был сын Рами, Элик. Так и встретились две семьи. Мы повстречались как враги, которые хотели провести переговоры. Эти молодые израильтяне отказывались воевать на Западном берегу и в Газе, не ради палестинского народа, но ради своего собственного. И мы сотрудничали не для того, чтобы спасти израильские жизни, а чтобы предостеречь палестинцев от страданий. Мы были эгоистами, обе стороны, и это естественно, почему бы нам не быть эгоистами? Сначала мне вообще было на них плевать. Окей, они другие, ну и что? Только позднее мы начали чувствовать взаимную ответственность одного народа за другой. Это заняло больше года. Мы основали организацию «Семьи, потерявшие близких, за мир». Там, в отеле «Эверест», на холме, возле поселения, у Стены, в двух минутах ходьбы.

Поэт-суфист Руми сказал такую фразу, которую я никогда не забуду: «За пределами представлений о правильном и неправильном есть поле. Я встречусь с вами там». Мы были правы, и мы были не правы, и мы встретились на поле. Мы поняли, что научились убивать друг друга, чтобы достигнуть одной и той же цели – мира и безопасности. Подумать только, какая ирония, это безумие. Мы сидели в отеле «Эверест» и разговаривали о том, что нужно закончить оккупацию. Израильтян начинает потряхивать от самого слова «оккупация». Конечно, каждый из нас имел свою точку зрения – они оккупанты, а мы находимся в оккупации, так что для них она выглядит по-другому. Но в конечном итоге люди умирали по обе стороны баррикад, мы убивали друг друга, снова, и снова, и снова. Нам нужно было узнать друг друга поближе. Это центр притяжения, здесь все сходится. Справедливость будет для всех, когда всем обеспечат безопасность. Как я всегда говорил, если вы поймете человечность и своего врага, его достоинства, это будет вашей погибелью, потому что тогда он просто не сможет оставаться вашим врагом, просто не сможет.

Я бы хотел сказать, что история на этом закончилась. Я бы хотел, чтобы она закончилась. Я бы хотел сказать, что могу выйти из этой комнаты, вернуться в Иерихон, в свой сад, и больше не рассказывать вам ничего, история закончена, спокойной ночи, надеюсь, завтра утром я проснусь в мирное время.

Но шестнадцатого января две тысячи седьмого года – два года спустя после того, как была основана организация «Семьи, потерявшие близких, за мир», – моя десятилетняя дочь Абир вышла из школы ранним утром. Это был тихий день, мой черный вторник, не намечалось никаких важных дел. Она только подошла к школьным воротам, как была застрелена членом израильской пограничной службы. Резиновой пулей. Резиновой пулей американского производства. Из винтовки М-16 американского производства. Из джипа американского производства. Не было никаких беспорядков, не было никакой интифады. Она была застрелена. В затылочную кость. Она просто вышла в магазин. Она просто пошла в магазин купить себе конфет.

Как много было лжи, каждый хотел выкрутиться и рассказать свою правду, командир сказал, что их не было в этом районе вовсе, он заявил, что вообще не было никакой операции, потом они поклялись, что она была убита камнем, кинутым с палестинской стороны, хотя резиновую пулю нашли рядом с ее телом, потом они попытались так вывернуть факты, чтобы оказалось, что она сама бросала камни. Но правда была одна и очень простая: десятилетняя девочка была застрелена в затылок с расстояния не больше нескольких метров восемнадцатилетним пограничником, который высунул винтовку из окна джипа и выстрелил ей в упор. Она так и не пришла в сознание. «Скорая помощь» задержалась на несколько часов, потому что по городу распространились слухи о восстании. Вскоре весь мир пришел в ужас от того, что произошло, не в последнюю очередь из-за того, что Абир зашла в магазин всего лишь купить конфет. Некоторые детали разбивают сердце своей простотой, иногда я понимаю, что у нее даже не было времени съесть эти конфеты. Я часто просыпаюсь с мыслями об этом, о самых дорогих конфетах в мире.

И вот я, человек, у которого убили дочь, и те люди, с которыми он пытался найти взаимопонимание. В арабском языке есть выражение «Ассаламу алейкум», что значит «мир вам». Мы постоянно его говорим. Что ж, мира мы никогда не видели, он не обитает среди нас. Не было никакого расследования. Когда умирает один из нас, его никогда не проводят. Они никогда не говорят «убит» резиновой пулей. Они пишут, резиновая пуля «стала причиной смерти». Это их язык, но не все на нем говорят. Чаще всего никто вообще ничего не говорит, когда умирает ребенок палестинца, но многие сотни моих израильских и иудейских братьев по всему миру поддержали меня в том, чтобы привести солдата на суд. Удивительно. Однако Верховный суд постановил, что для обвинения нет доказательств, и они закрыли дело в четвертый раз. У нас было четырнадцать свидетелей, но они все равно заявили, что доказательств нет, как так может быть, что двадцать восемь глаз ничего не увидели? Моя дочь не была боевиком. Она не была членом ФАТХ или ХАМАС. Она была солнечным светом. Она была ясной погодой. Как-то раз она сказала, что хочет стать инженером. Можете себе представить, какие мосты она могла бы построить?

Я не жаждал оружия. Я не хотел гранату. Я прошел точку невозврата на тропе отказа от насилия. Я не мог туда вернуться даже на секунду. На похоронах я сказал, что не буду искать мести, хотя даже некоторые знакомые израильтяне – вот именно, израильтяне – сказали, что будут добиваться ее ради меня, они были так разгневаны за меня. Меня это не интересовало. Я знал, что решение о том, что будет происходит