Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн

эта стена в наших головах, и каждый день я пытаюсь сделать в ней трещину. Я знаю, что чем глубже эта история, тем глубже ты сам в нее погружаешься, и тем больше разочарование от того, что ничего не происходит, никаких изменений не происходит. И так я ухожу еще глубже. И так я становлюсь еще разочарованней. Может быть, это моя судьба – быть разочарованным. И что? Я встречу свою судьбу и обниму ее так крепко, что задушу. Меня зовут Рами Элханан. Я отец Смадар. Я повторяю эту фразу каждый день, и каждый день она становится чем-то новым, потому что ее слышат новые люди. И я буду говорить ее до самого дня своей смерти, и она никогда не изменится, но каждый раз будет пробивать небольшую трещину в стене, пока я не умру.

Кто знает, где все это закончится? Жизнь идет свои чередом. Такова наша природа. Вы знаете, что я имею в виду? Я сам точно не знаю, что имею в виду. У нас есть слова, но иногда их недостаточно.

1001

Однажды, не так давно это было и не так далеко отсюда, Рами Элханан, израильтянин, иудей, графический художник, муж Нурит, отец Этика, Гая, Игаля и покойной Смадар, приехал на мотоцикле из окраины Иерусалима в Кремизанский монастырь, расположенный в главном христианском городе Бейт-Джалы, возле Вифлеема, в Иудейских горах, чтобы встретиться с Бассамом Арамином, палестинцем, мусульманином, бывшим заключенным, активистом, уроженцем Хеврона, мужем Сальвы, отцом Арааба, Арин, Мухаммада, Ахмеда, Хибы и покойной Абир десяти лет, застреленной неизвестным израильским пограничником в Восточном Иерусалиме, спустя практически десять лет после того, как дочь Рами, Смадар, которой оставалось всего две недели до четырнадцати лет, была убита в западной части города тремя палестинскими смертниками, Башаром Савальха, Юсефом Шули и Тавфиком Ясине, из деревни Ассира аль-Шамалия неподалеку от города Наблус на Западном берегу, загадочное место для группы слушателей, приехавших сюда, в этот кирпичный монастырь на холме, высоко в Иерусалимских горах, возле террасированного виноградника, в тени Стены, из разных концов Земли, Белфаста и Кюсю, Парижа и Северной Каролины, Сантьяго и Бруклина, Копенгагена и Терезина, в обыкновенный день в конце октября, туманный, пронизанный холодом, чтобы послушать истории Бассама и Рами и найти внутри них другую историю, песню песней, и открыть себя – и вас, и меня – в покрытой белым камнем часовне, где мы просидели долгие часы, заинтригованные, опустошенные, вдохновленные, озадаченные, циничные, сочувствующие, притихшие, напрягающие память, наши синапсы вспыхивали, как фейерверк в сгущающейся темноте, пока мы слушали и запоминали все эти истории, которые должны будем рассказать.

500

Меня зовут Бассам Арамин, я отец Абир. Я палестинец, мусульманин, араб. Мне сорок восемь лет. Я жил во многих местах – в пещере возле Хеврона, семь лет в тюрьме, потом в квартире в Анате, а сейчас в доме с садом в Иерихоне рядом с Мертвым морем. Мой отец держал коз и других животных в горах, мать следила за пятнадцатью братьями и сестрами. Они оба родились возле Саира, деревни рядом с Хевроном, их родители тоже, как и их родители. Я жил в пещере, но не в такой, о которой вы могли бы подумать – у нас были полки, заставленные книгами, ковры на стенах, летом там было прохладно, а зимой тепло, она была оживлена голосами и запахами вкусной еды, и мы были там счастливы, у нас было все, чего мы хотели.

Когда я был маленьким мальчиком, мы с друзьями подняли палестинский флаг на детской площадке в школьном дворе. Мы так сделали, потому что это наш флаг, потому что поднимать его противозаконно и потому что знали, что израильские солдаты придут в бешенство, когда его там увидят. Мы видели, как они приехали, и забросали их камнями. Они ответили слезоточивым газом, резиновыми пулями, боевыми патронами. Затем они сорвали флаг, мы побросали еще камней и снова повесили его. За поднятие флага могли влепить один год тюремного заключения. Мы всегда пригибались, убегали, прыгали по стенам. Мы были детьми и не особо понимали, что происходит. Люди приезжали в вашу деревню, люди, чьих лиц вы не знаете, люди, разговаривающие на языках, которые вы не знаете; кто они такие? Как инопланетяне. Они приезжают на джипах и БТР, они патрулируют улицы, они говорят, покажи мне свои документы, встать к стене, заткнись, повернись, ложись на землю. Они вламываются без спросу к вам домой, они закрывают вход в дом, они ломают дом. Они прячут записки о выселении под камнями. Засовывают их поглубже, чтобы вы не нашли. Они арестовывают вашего отца, ваших братьев, ваших дядь. Они останавливают вас по дороге в школу. Они арестовывают вашего учителя за школьными воротами. И вскоре они арестовывают вас самих. Заставляют жариться под солнцем на КПП во время Рамадана, но они эксперты в поиске шезлонгов для себя, для кого-то все это – песочный пляж, у их ног стоят холодильные камеры с содовой, они щелчком открывают бутылки, они спят, сложив руки за головой, в то время как ваш мозг варится в собственном соку на жаре, пока вы ждете разрешения.

Я болел полиомиелитом, но все равно бежал в школу, скрываясь от джипов. Для нас это было как олимпийский вид спорта. Я знал детей, которых избивали и убивали. Мы жили в таких условиях, я не преувеличиваю, каждый из нас знал по крайней мере одного ребенка, который был убит, а большинство из нас знало нескольких. К этому привыкаешь, иногда это даже кажется нормальным. В возрасте двенадцати лет я присоединился к демонстрации, и это случилось перед моими глазами. Я был в конце толпы. Мальчик вскинул руки в воздух, сделал последний вздох, и его застрелили в пах, он согнулся пополам в нескольких метрах от меня, взрослые взяли его на руки и унесли. С того момента у меня появилась отчаянная жажда мести, для меня она была справедливостью, очень долго эти понятия, ненависть и справедливость, означали одно и то же для меня.

Сначала мы кидали камни и пустые бутылки, но однажды мы с друзьями наткнулись на спрятанные кем-то ручные гранаты в пещере и решили бросить их в израильские джипы. Две из них взорвались, не взорвались даже, а просто заискрили. К счастью, никто не пострадал, потому что мы не знали, как ими правильно пользоваться. Они погнались за нами в горы, поймали, арестовали, и в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году в возрасте семнадцати лет перед моими глазами закрылась задвижка на двери тюремной камеры, началась длинная история, долгие семь лет.

У нас в