Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн

этой невыносимой боли у других людей? Все, что могу сказать, это то, что с того самого момента и до сегодняшнего дня я посвятил все свое время, свою жизнь, посещая любые площадки, разговаривая с кем угодно, с любыми людьми, которые захотят меня услышать – даже с теми, которые слышать не хотят, – чтобы передать это незамысловатое, простое послание: мы не обречены, но мы должны попытаться уничтожить силы, которые заинтересованы в том, чтобы заставить нас молчать.

Может показаться странным, но мы в Израиле не совсем понимаем, что такое оккупация. Мы сидим в кофейнях, у нас все хорошо, мы с этим не сталкиваемся. Мы понятия не имеем, что значит проходить через КПП каждый день. Или смотреть, как у нас отнимают дом, в котором живет целая семья. Или просыпаться и видеть оружейное дуло, наставленное в лицо. У нас два вида законов, два вида дорог, два набора ценностей. Для большинства израильтян это покажется невозможным, странным искажением реальности, но это не так. Потому что мы просто не знаем. Мы хорошо живем. У нас вкусный капучино. Открытые пляжи. Аэропорт под боком. У нас нет каналов связи, которые бы сообщали, как живут люди на Западном берегу или в Газе. Никто не говорит об этом. В Вифлеем нельзя, если ты, конечно, не солдат. Мы ездим по дорогам только для израильтян. Мы объезжаем арабские деревни. Мы строим дороги над ними и под ними, и все для того, чтобы сделать их безликими. Может быть, мы были на Западном берегу когда-то, когда служили, или, может быть, видели передачу по телевизору, и наши сердца истекали кровью тридцать минут, но мы на самом деле не понимаем, что по-настоящему происходит. До тех пор, пока не случается худшее. И тогда мир переворачивается с ног на голову.

По правде говоря, гуманная оккупация невозможна. Она не существует. Этого не может быть. Это вопрос контроля. Возможно, нам нужно подождать, пока цена мира не возрастет настолько, что люди начнут это осознавать. Быть может, это не закончится, пока цена не начнет перевешивать преимущества. Экономическая цена. Нехватка рабочих мест. Бессонные ночи. Стыд. Может, даже смерти. Цена, которую уплатил я. Это не призыв к жестокости. Жестокость – это слабость. Ненависть – это слабость. Но сегодня мы имеем одну сторону, палестинцев, которая полностью выброшена на обочину. У них нет никакой силы. Все, что они творят, совершается от несдерживаемой ярости, разочарования и унижения. У них забрали их землю. Они хотят ее вернуть. И это приводит к разного рода вопросам, среди них: что тогда делать с поселенцами? Репатриировать? Обменять земли? Щедро компенсировать палестинцам, у которых была украдена их территория? А может быть, и то, и другое? А потом эти поселенцы, которые захотели бы остаться, остались бы и стали гражданами Палестины под управлением Палестинского суверенитета, как арабы в Израиле. Равные права. Равные права до последней запятой. Затем, проведя какое-то время в попытках заставить эту схему работать, мы создадим Европу из Ближнего Востока, Соединенные Штаты. Обе стороны идут на жертвы. Нужно пересмотреть приоритеты того, за что мы убиваем и умираем. Сейчас мы убиваем и умираем из-за пустяков. Почему бы не умирать за что-нибудь более ценное? Одна сторона не может иметь больше прав, чем другая – больше политической власти, больше земли, больше воды, больше всего. Равенство. Почему нет? Неужели это так же безумно, как воровство? Как убийство?

Никто не может услышать меня и остаться прежним. Может быть, вы рассердитесь, или оскорбитесь, или даже будете унижены, но по крайней мере вы не останетесь прежними. И в конце концов отчаяние – это не план действий. Это сизифов труд – создавать какую-либо надежду. И это заставляет меня жить. Я рассказываю эту историю снова и снова. Мы должны прекратить оккупацию и потом все сесть за одним столом и все обсудить. Одно государство, два государства, на данном этапе это не важно – просто прекратите оккупацию, и тогда начнется процесс восстановления возможности для всех нас вернуть себе чувство достоинства. Для меня это ясно как день. Конечно, иногда хочется, чтобы я ошибался. Тогда все было бы намного проще. Если бы я нашел другой способ, я бы им воспользовался – не знаю, месть, цинизм, ненависть, убийство. Но я иудей. Я очень люблю свою культуру и свой народ, и я знаю, что управлять, притеснять, оккупировать – не по-иудейски. Быть иудеем означает с уважением относиться к справедливости и честности. Один народ не может управлять другим народом и получить в обмен безопасность и мир. Оккупация несправедлива и нежизнеспособна. А противостояние оккупации ни в коем случае не является формой антисемитизма.

Другие это тоже понимают, они просто не хотят об этом слышать. Иногда их это злит, иногда огорчает, иногда они полностью меняют мировосприятие. Это правда. Это не бог весть какая храбрость, это просто, это естественно, это то, что я должен сделать.

Меня называли разными вещами: насекомым, любителем арабов и евреем-самоненавистником. Иногда я приходил в такие места, которые были больше похожи на извергающийся вулкан. Они говорили, я наивен, лицемерен, использую собственное горе для своей выгоды. Я использую свое горе? Да, использую. Они правы. Да, но я это делаю для того, чтобы купировать боль. Вам смешно? Ладно, даже если это смешно, это не значит, что это неправда.

Кто-то однажды, такой же израильтянин, как и я, сказал, что лучше бы я подорвался вместе с дочерью на улице Бен-Йехуда. Я долго об этом думал – может быть, и правда мне стоило подорваться? И спустя какое-то время ответ был ясен: да, правда. Да. Потому что я и так подорвался. Это уже произошло. И с тех пор это произошло еще со многими людьми. И мы все еще подрываемся, в Газе, на Западном берегу, в Иерусалиме, в Тель-Авиве. И мы все еще смотрим по сторонам, под ноги и собираем обломки. Каждый день мой мозг вымаливает вопрос: почему?

Ты никогда не перестанешь испытывать боль, не позволяй никому говорить, что ты когда-нибудь полностью исцелишься – это живые хоронят мертвых. Я плачу свою цену, иногда у меня опускаются руки, но что еще остается на самом дне, кроме надежды? Что еще нам делать? Уходить, убивать себя, убивать друг друга? Это мы уже делали, и мы ничего не добились. Я знаю, что ничто не закончится, пока мы не поговорим – это фраза наклеена у меня на мотоцикле. Объединившись с другими, я спас свою жизнь. Мы не можем представить себе тот вред, который наносим, игнорируя друг друга, и это касается всех уровней. Он неизмерим. Мы построили стену, но