Я, они и тьма - Анна Зимина

«Пять единиц взрывчатого вещества первого класса. Государственный заказ. Дерек Ват Йет», – выписывала Йола срочные бумажки. «Де ре к Ват Йет» – это имя Йола выписывала особенно тщательно, нежно глядя на любимое сочетание букв. Первая любовь – и кого? Рабыни к главному безопаснику? Смешно… Чувство Йолы было запрятано так глубоко, что никак не хотело являться мне раньше, проскакивая только изредка в реакциях ее тела. Любовь… Да это почти страсть, одержимость. Поэтому все заказы, все приказы от Дерека Ват Йета Йола запоминала дословно вместе с датами написания.

Первая взрывчатка. Заказана за несколько дней до взрыва в том магазинчике тканей. Снова заказанная взрывчатка, еще одно письмо. Потом письмо с приказом опробовать динамит. И опять взрывчатка.

Все.

Все сошлось.

Я даже задохнулась от нахлынувшей на меня гадливости. Ват Йет сам спровоцировал войну. Первым. Он сам взорвал магазин! Сам взорвал здание ГУСа! Чтобы Сав тоже был на его стороне! Он все сам!

Боже! Боже!

Озарение совпало с громким криком Малека – с предателем своего отца. Интересно, что ему пообещал Ват Йет? Место отца? Могущество? Хотя такого хлюпика несложно купить. Нужно только подобрать правильную мотивацию.

«Бом-бом-бом-бом-бом», – особо трепетно, слишком быстро забилось сердце, и я поняла, что мне осталось совсем чуть-чуть.

– Не смей орать! – раздался злющий знакомый голос Ват Йета, который вроде бы как только что истекал кровью, мертвый и тихий. – Запри двери, идиот!

Малек ойкнул. Затоптали ноги по ковру.

– Вот кретин… Все? – спросил Сав. – Получилось?

– Получилось, – шепнул Ват Йет, опускаясь рядом со мной на колени. Его пальцы беззастенчиво скользнули мне на шею, нащупывая пульс.

Я перевернулась на спину, с трудом открыла слезящиеся глаза.

– Ты жива, ты жива, – неожиданно радостно сказал Ват Йет, тут же вливая в меня свою горячую магию.

Только поздно.

«Бом», – стукнуло сердце в последний раз и остановилось.

Вырвавшаяся тьма поднялась в небо черным дымом. Она то расслаивалась на десятки кричащих теней, то соединялась вновь в один страдающий сгусток. Мысли расслаивались тоже, сконцентрироваться не удавалось, и жажда мести несла вперед. Тьма даже уже не понимала, за что мстит и кому – настоящей была только цель: восстановить справедливость. Сознание богини опять, как и много лет назад, разделилось на частицы. И это было так же больно, как и тогда, когда Шестнадцать богов ушли, а она осталась.

Осознав себя, собравшись почти полностью воедино в теле Йолы, богиня чаще всего дремала. Девушке и Ват Йету постоянно требовалась энергия, постоянно требовалась защита, и богиня, защищая, возрождая, вылечивая, тратила все свои силы, с которыми все никак не могла собраться. Ей бы несколько спокойных дней, и тогда она, собравшись воедино, смогла бы уйти. В этот раз она бы не стала размышлять.

Но все сложилось так, как сложилась. Полусумасшедший, слепой и ничего не понимающий от горя сгусток мрака мчался в Дигон. Для того, чтобы сначала убить того, кто виновен. А потом убивать на сколько хватит сил.

Тьма накрыла имперский дворец, окутала каждую комнатку, каждый зал. Растянулась над конюшнями, садами и мостами. Тонким слоем раскаталась по небу, выискивая того, кто убил ее рыжего солнечного мальчика.

Тьма прокатывалась по улицам, размазывалась по брусчатке, и все, чего она касалась, покрывалось тленом и разложением. Черная ядовитая плесень пробивалась через камни улиц. Деревья наливались гнилью и отравленным соком. Еще немного – и смерть доберется до домов, но людям Дигона в этот вечер очень повезло.

Тьма взметнулась вверх, направляясь к горам, на юг. Она наконец нашла того, кого хотела уничтожить в первую очередь.

***

Император Дигона сидел под миндальным деревом. Имперская порфира, пара перстней власти на левой руке, съехавшее назад, на спину, ожерелье с гербом – символ правления. Его лицо впервые за много дней разгладилось. Он выглядел спокойным, даже несмотря на многочисленные раны и нарывы. На мертвых глазах лежали миндальные розовые лепестки. Они же покрывали его плечи, ноги, соскальзывали с волос. Император умер красиво, спокойно – позже скажут: от усталости не выдержало сердце. А вот то, что творилось с телом Пилия в магическом плане, было куда как страшнее.

Мертвый паук, оживленный мутировавшей магией Шестнадцати и попавший в источник, не смог уничтожить магию и как-то серьезно навредить ей – он отравил только то, что лежало на поверхности, а после растворился в упругих нитях свежей чистой магии источника без остатка. Но та ядовитая магия, которая бурлила на самом верху источника богов, напоминала мерзкую бурую пену в кастрюле с плохим бульоном.

Именно ее и впустил в себя Пилий, приехав за новой порцией исцеляющей магии. Он же не видел, как вспухают нити багровым ядом, не видел, что с удовольствием принимает эту скверну в себя, открывается ей.

Несколькими минутами ранее Пилий, покачиваясь с пятки на носок и стараясь не расчесывать зудящую язву на щеке, впускал в себя магию. Он с предвкушением зажмурился, ожидая мягкой прохладной волны, когда магия Шестнадцати впитывается в кровь и кости, но увы. Вместо нее под его кожу вливалось что-то липкое, неприятное, гадкое.

Пилий передернул плечами, неверяще коснулся щеки. Язва не исчезла, а, кажется, даже стала больше.

– Нет-нет-нет-нет, – пробормотал Пилий, снова шагая к источнику и готовясь принять его дары, но внезапно закружилась голова. Нити магии взбесились, вспухали и лопались, а вместе с ними лопались сосуды в глазах, маленькие венки. Трескалась кожа, повреждались мышцы.

Это был конец.

Пилий не ощущал уже боли – некромантия не проходит даром для того, кто ею пользовался. Отбирая чью-то жизнь при помощи магии Шестнадцати, император, как бы это банально не звучало, все меньше становился человеком. А мутация магии и вовсе сделала из него почти что ходячего мертвеца. Но даже в таком состоянии он понимал, что это конец.

Он присел под миндалем, облокотился на него спиной. Оскалился, глядя, как нервно пляшут голубоватые искры света от источника. Движением пальца дернул за веревочку поясного мешочка, ослабляя его, выпуская на волю с несколько десятков насекомых.

Сознание меркло, а с ним вместе и понимание, кто он, зачем он тут, что ему нужно. Он не помнил ни о мести, ни о своих деяниях – все поглотила брызжущая красными пятнами тьма.

Последний вздох – и вдруг рука, в которой лежал мешочек с только начавшими выползать насекомыми, изо всех сил сжалась. Потом еще раз и еще.

Неизвестно, почему. Может, мелькнуло в сознании Пилия что-то сознательное за минуту до смерти, а может, это была простая судорога.

Этого уже не узнать.

***

Тьма соскользнула по веткам миндаля, растекаясь вокруг Пилия. Ее тревожили эти голубые искры, тревожили нити мертвой магии в теле мертвого императора, но это была тревога животного, которое безотчетно боится. Тьма не понимала, где она, она понимала только, что тот, кого она собралась уничтожить, уже мертв. Это ее озадачило, заставляло собирать воедино тени, которые мучительно расслаивались и стремились покинуть ее.