Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс

* * *

Да не усомнится читатель: это повествование – не вымысел. Я сознаю, что некоторые мои приключения могут показаться невероятными; но тем не менее они правдивы. Я не преувеличивала бедствий, кои влечет за собою рабство. Напротив, описания бледнеют в сравнении с фактами. Я скрыла названия мест и дала людям вымышленные имена. У меня нет причин таить сведения, касающиеся меня лично, но я считаю, что такими действиями оказываю любезность и участие другим людям.

Жаль, что для взятой на себя задачи я недостаточно сведуща. Но верю, читатели простят мои недостатки, учитывая обстоятельства. Я родилась и выросла в рабстве; прожила в рабовладельческом штате двадцать семь лет. С тех пор как я оказалась на Севере, мне необходимо было усердно трудиться, дабы заработать на собственное содержание и образование детей. Эта обязанность оставляла не так много досуга, чтобы наверстывать потерянные в юности возможности совершенствоваться; в результате приходилось писать эти страницы нерегулярно, когда удавалось выкроить час, свободный от домашних хлопот.

Когда я только прибыла в Филадельфию, епископ Пейн посоветовал опубликовать зарисовки о моей жизни, но я сказала, что для такого рода предприятия считаю себя некомпетентной. Хотя с тех пор мне удалось несколько отточить разум, мнения своего я не изменила; но верю, что мои мотивы оправдают то, что в ином случае могло бы показаться самонадеянностью. Я записывала переживания не с целью привлечь внимание к себе самой; напротив, мне было бы не в пример приятнее промолчать. Не горю желанием и вызвать сочувствие к собственным страданиям. Но я искренне стремлюсь пробудить в женщинах Севера понимание состояния двух миллионов женщин на Юге, по-прежнему томящихся в неволе. Они терпят все то, что терпела я, а многим и намного хуже. Я хочу присовокупить свое свидетельство к голосам обладателей куда более искусного пера, дабы убедительно рассказать людям Свободных Штатов о том, что в действительности представляет собой рабство. Только на собственном опыте может человек понять, как глубока, темна, презренна эта клоака мерзостей. Да благословит Бог сей несовершенный труд в защиту моего гонимого народа!

С автором нижеследующей автобиографии я знакома лично, ее речь и манеры внушают мне полное доверие. В последние семнадцать лет она жила бо́льшую часть времени в доме одного почтенного семейства в Нью-Йорке и своим поведением внушила немалое уважение к себе. Этого факта достаточно, и иных рекомендаций ее репутации не требуется. Я полагаю, люди, ее знающие, не будут сомневаться в правдивости повествования, хотя некоторые случаи похожи на эпизоды романа более, чем настоящая беллетристика.

По ее просьбе я вычитывала и правила рукопись; но мои изменения главным образом касаются краткости и упорядоченности изложения. Я ничего не прибавила к событиям и не меняла сути весьма уместных замечаний. За малым исключением как мысли, так и язык здесь – ее собственные. Я немного сократила разрастания текста, но в остальном у меня не было резонов менять присущий ей живой и драматичный способ изложения собственной истории. Истинные имена как упомянутых людей, так и мест мне известны; но по веским причинам я не стану их называть.

Вызывает удивление, что женщина, воспитанная в рабстве, столь хорошо пишет. Однако обстоятельства это объясняют. Во-первых, природа одарила ее живостью восприятия. Во-вторых, хозяйка, у которой она жила до двенадцати лет, была для девочки добрым участливым другом и научила ее чтению и правописанию. В-третьих, по прибытии на Север она оказалась в благоприятных обстоятельствах и часто общалась с умными людьми, по-дружески заинтересованными в ее благополучии и расположенными предоставлять возможности для самосовершенствования.

Я сознаю, что многие обвинят меня в нарушении приличий из-за того, что я представила эти страницы публике; ибо переживания умной и много страдавшей женщины относятся к предметам того рода, которые одни называют деликатными, а другие – граничащими с непристойностью. Эту конкретную грань рабства, как правило, принято скрывать; но публику необходимо знакомить с его чудовищными чертами, и я с готовностью беру на себя обязанность представить их без прикрас. Я делаю это ради своих сестер в неволе, которые страдают от несправедливостей столь мерзких, что уши оказываются слишком нежны, чтобы о них слушать. Я делаю это в надежде пробудить в совестливых и мыслящих женщинах Севера чувство долга, которое побудит их оказывать на других моральное влияние в вопросе рабства при любом удобном случае. Я делаю это в надежде, что каждый мужчина, который прочтет это повествование, торжественно поклянется пред Богом, что, если у него хватит сил предотвратить подобное, ни один беглец из рабства не будет отослан обратно, дабы продолжить страдать в ненавистном вертепе испорченности и жестокости.

Я родилась рабыней, но не знала этого, пока не пролетели шесть счастливых лет детства. Отец был плотником и считался мастером столь смышленым и умелым, что, когда собирались строить здание необычное, выбивавшееся из общего ряда, за ним посылали издалека, приглашая на место десятника. При условии уплачивать хозяйке двести долларов в год и самостоятельно содержать себя ему было позволено заниматься ремеслом и управлять делами по своему усмотрению. Его сильнейшим желанием было выкупить детей; однако, хотя он несколько раз предлагал отдать с этой целью кровно заработанные средства, чаяние его так и не удовлетворили. Цвет кожи у родителей был коричневато-смуглым, светлого оттенка; их называли мулатами. Они жили вместе в уютном доме; и, хотя все мы были рабами, меня всегда столь любовно защищали от этого знания, что мне и в голову не приходило считать себя товаром, доверенным родителям для надежного хранения и способным быть востребованным в любое мгновение. У меня был брат, Уильям, на два года младше – смышленый, привязчивый ребенок.

А еще имелось великое сокровище в лице бабушки по матери, которая была во многих отношениях замечательной женщиной. Она была дочерью плантатора из Южной Каролины, который, лежа при смерти, освободил ее мать и своих троих детей, оставив им денег на дорогу до Сент-Августина, где у них проживали родственники. Это случилось во время Революционной войны[1]. Их изловили, когда они были в дороге, привезли обратно и продали другим владельцам. Такова история, которую бабушка рассказывала мне; но всех частностей я не помню. Она была маленькой девочкой, когда ее поймали и продали управляющему большой гостиницы. Я часто слышала, как ей тяжко приходилось в детстве. Но по мере взросления бабушка проявила такой недюжинный ум и преданность, что хозяин с хозяйкой не могли не понять: в их интересах позаботиться о столь ценном предмете собственности. Она стала незаменимым домочадцем, умелой мастерицей на все руки – и кухаркой, и кормилицей, и швеей. Кулинарные таланты ее удостаивались похвал, а чу́дные крекеры приобрели такую известность в округе, что попробовать их желали многие. Вследствие многочисленности просьб подобного рода она попросила у хозяйки позволения печь их по ночам, после того как переделана вся домашняя работа. И получила разрешение – при условии, что на вырученные деньги будет одевать и себя, и детей. Вот так, целый день усердно проработав на хозяйку, она начинала полуночные пекарские подвиги при помощи двух старших детей.