Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

— Надеюсь, что в порядке, но, если хочешь, свожу его кветеринару, — деланно спокойно ответил Луис.

— Да, ладно, обойдется. — И с неприкрытым желанием взглянулана мужа. — Может, все-таки пойдем спать? Я понимаю, ты работаешь, но…

— О чем речь! — Луис тут же вскочил на ноги, будто и неделом занимался, а просто валял дурака. Да и впрямь какое ж это дело? Ну, ненапишет он язвительного письма, и только. Конечно, завтра его поглотят новые,более важные заботы. А, может, все-таки он покорился жене, потому что чувствуетсебя виноватым из-за крысы? Из-за «мерзкой», наверняка изодранной Чером вклочья крысы: кишки наружу, голова скорее всего откушена. Да, все-таки из-завины. В крысе повинен только он. — Конечно, пошли спать! — И выключил свет.

Уже на лестнице он обнял жену… В постели он ласкал ее жаркои страстно, но даже в те минуты прислушивался к стонам ветра за подернутыминеем окном, думал о Чере, некогда дочкином баловне, теперь же — егособственном кресте. Где-то он сейчас? Рыщет, поди, или охотится. Да, твердомужское сердце, тверже камня, вспомнилось ему. А ветер все стонал, выл, рычал,и где-то совсем недалеко Норма Крандал, некогда вязавшая сыну и дочкеодинаковые шапочки, лежит теперь в оцинкованном гробу на каменном постаменте всклепе у Горы Надежды. И белоснежная вата, которую человек из похоронного бюронасовал ей за щеки, сейчас, наверное, уже почернела.

Элли исполнилось шесть. Вернулась из школы в тот день вбумажной шапке набекрень, с пачкой своих портретов (ее друзья нарисовали какмогли, на лучшем дочка смахивала на довольно-таки приветливое огородное пугало)и сетованиями, как на переменах ей надирали уши. Эпидемия гриппа прошла. Двоихстудентов пришлось отослать в медицинский центр в Бангоре, а доктор ШурендраХарду спас жизнь одному первокурснику с расчудесной фамилией Угробилл.Состояние его было плачевным, парня дергали судороги.

Рейчел невинно увлеклась молодым блондином-упаковщиком избольшого продовольственного магазина и как-то ночью, мурлыкая, поддразнилаЛуиса: дескать, у того парня судя по тому, как спереди бугрятся джинсы, о-го-гокакие достоинства. Но тут же пошла на попятный: «Наверное, бумага подложена».«А ты пощупай да дерни посильнее, — предложил супруг. — Если заорет, значит,все без обмана». Рейчел смеялась до слез.

Скудные холодные февральские дни сменились слякотнымимартовскими: появились лужи, потом гололед, рытвины на дорогах и восхитительныезнаки предупреждения. Боль утраты, тоска по жене, резавшие поначалу ДжадаКрандала ножом, утихли. Психологи утверждают, что по-настоящему гореватьчеловек начинает через три дня после смерти близкого. И душевная боль не отпускаетмесяц, а то и все полтора. Выходцы из Новой Англии называют это «студенойпорой». Но проходит время. Настроение меняется, одно наслаивается на другое,как радуга. Боль светлеет, отходит, сменяется печалью, печаль размывается довоспоминаний. Перемена эта не быстрая, может занять от полугода до трех лет, ивсе в пределах нормы.

Промелькнула первая стрижка Гейджа. А когда Луис увидел, чтоотрастающие волосы много темнее прежних, хоть и пошутил вслух, но в душевзгрустнул.

Пришла весна, и бег времени, казалось, приостановился.

Последний счастливый день в жизни Луиса Крида пришелся, поего собственному мнению, на 24 марта 1984 года. Незримым лезвием гильотинынависли грядущие беды — оставалось меньше двух месяцев. Но даже и не случисьвсего ужасного впоследствии, Луис бы навсегда запомнил этот день. Удивительнохороший, добрый день, с утра и до вечера. Таких дней в жизни выпадает немного,не больше месяца наберется, в лучшем случае. Похоже, Господь Бог побезграничной мудрости своей щедрее раздает боль и лишения.

То была суббота. Луис сидел с Гейджем, а жена и Элли уехализа продуктами вместе с Джадом на его старой развалюхе пятьдесят девятого годавыпуска. Машина Кридов была в исправности, но очень уж хотелось ублажитьстарика — такой компании он искренне рад. Рейчел сто раз спросила, справится лиЛуис с Гейджем, и сто раз Луис отвечал, что, конечно, справится. Он был радвыпроводить жену. После долгой зимы в четырех стенах ей просто необходимопочаще выбираться из дома. Раньше, бывало, она все время куда-то рвалась, ей несиделось на месте. Сейчас же, думалось Луису, ее непоседливая натурастреножена, а это до добра не доведет.

Гейдж, поспав после обеда, проснулся часа в два не в духе,начал капризничать. Луис, как умел, старался развлечь сына, но Гейджа ничто нерадовало. Но то были еще цветочки. Противный мальчишка еще и обкакался, причемналожив, на удивление, огромную кучу. Но удивился Луис другому: в этой кучеобнаружил он синий стеклянный шарик — у Элли таких много. Как только малыш не подавился!Все: стеклянных шариков он больше не увидит. Что бы ни попало к нему в руки,малыш тут же тянул в рот. Спору нет, решение похвальное, но, увы, настроениеГейджа не поправившее.

Луис прислушивался к резкому, по-весеннему порывистомуветру, по небу неслись облака, и соседское поле то высвечивалось лучами солнца,то закрывалось хмурой тенью. Луис вспомнил: месяца полтора назад он купилбольшой воздушный змей, «ястреб», возвращаясь домой из университета. Нашлась бытолько бечева. Есть, вспомнил!

— Гейдж! — позвал он.

Сын отыскал под диваном зеленый карандаш и преспокойночеркал в любимой книжке Элли. ВОТ ИЗ-ЗА ТАКОГО МЕЖДОУСОБНЫЕ ВОЙНЫ ИРАЗГОРАЮТСЯ! Луис улыбнулся: что ж, если дочка начнет сокрушаться обиспорченной книге, он тут же покажет ей сокровище, найденное в экскрементахГейджа.

— Чо! — откликнулся смышленый ребенок. Он уже говорилдостаточно связно и осмысленно. Почти что гением растет, возгордился Луис.

— Хочешь гулять?

— Хочь гуять! — радостно кивнул малыш. — Хочь гуять! Гдетапи, па? — что в переводе с гейджинского языка означало: «Где мои тапочки,папа?»

Луиса часто поражала речь Гейджа, и отнюдь не милымворкованием. Все детишки, по его разумению, говорят точно иностранцы, которыеучат чужой язык бестолково, но занятно. Ведь детям даются любые звуки,характерные для любого языка: и французская картавость — камень преткновениядля начинающих взрослых студентов; и гортанные всхлипы-всхрипы австралийскихаборигенов; и тяжелые, резкие немецкие согласные. Но начинают учить английский,и все их врожденные способности исчезают. И в который уже раз Луис подмечал: вдетстве не столько приобретают навыков, сколько теряют.

Нашлись «тапи» Гейджа… конечно же, под диваном. С этим уЛуиса было связано еще одно наблюдение: в семьях с малыми детьми все поддиваньеобретает сверхъестественную силу, как магнитом притягивает нужные и ненужныепредметы: пустые пузырьки, тесемки и застежки от малышовых одежек, детскиежурналы и книжки, богатые россыпи некогда вкусных кусков и кусочков.