Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Наступило долгое томительное молчание.

— Я перевернула ее на живот, похлопала по спине. Я видела,так делают, когда подавишься. Но больше я ничего не умела. Зельда била ногами,извивалась… Помню резкий звук — будто пукнул кто. Я думала, что Зельда или самая с натуги. Только дело в другом. Это лопнула блузка у меня под мышками, когдая сестру переворачивала… Потом она задергалась еще сильнее. Смотрю, а лицо унее в подушку зарылось. Ведь задохнется, думаю. А папа с мамой придут, скажут,что это я ее задушила, скажут: ТЫ ЕЕ НЕНАВИДЕЛА. И БУДУТ ПРАВЫ. СКАЖУТ: ТЫДАВНО ЖДАЛА ЕЕ СМЕРТИ, и опять-таки, верно. Ведь когда я увидела, как ходуномходит ее тело на постели, то сразу подумала: НУ, ВОТ И ХОРОШО, ЗЕЛЬДА ЗАДОХНЕТСЯ,И ВСЕ МУКИ КОНЧАТСЯ. Я снова ее на спину перевернула. Лицо у нее почернело,глаза выкатились, шея — что свитые жгуты. Скоро она умерла. Я бросилась изкомнаты, как слепая, наткнулась на стену, сбила картину на пол — Зельдинулюбимую: портрет Великого и Ужасного из «Волшебника Изумрудного города». Зельда«л» не выговаривала, у нее получалось: «Веуикий и ужасный». Мама даже в рамупод стекло портрет поместила, потому что… потому что это Зельдин любимый герой…Так вот, картина упала, стекло разбилось, я закричала, подумала, что это ее духза мной явился, и тоже меня ненавидит, только ведь дух-то к постели неприкован… вот я и закричала. Выбежала из дома. «Зельда умерла! Зельда умерла!»Соседи повыскакивали, смотрят: я бегу по улице, блузка под мышкой порвана, орублагим матом… вроде плачу. Но мне-то помнится, что я смеялась. Да, Луис, я,кажется, смеялась.

— Только похвалю, если так.

— Не шути этим, — отрезала Рейчел убежденно. Ведь сейчас онаснова и снова переживала прошлое потрясение. Луис промолчал. Дай Бог, чтобы онанаконец отделалась от страшных, навязчивых воспоминаний, только вот этот,последний эпизод, ей никогда не забыть. Луис Крид, хотя и не занималсяпсихоанализом, знал, что в каждом человеке сокрыты стародавние воспоминания.Как ржавые, но острые занозы торчат они в памяти, колют при каждомприкосновении, но люди все равно раз за разом хватаются за них, пытаютсявытащить целиком. И сегодня Рейчел почти что вытащила эту занозу. Впрочем, унее, скорее, это подобно больному гнилому зубу, уже почерневшему, зловонному.Почти вытащила, осталась лишь маленькая, но ядовитая частичка, осколочек. Богдаст, это больше никак не проявится, разве что в самых отдаленных уголкахсновидений. Невероятно, непостижимо, как она справилась, освободилась от такогобремени. Честь и хвала ее мужеству! Луис с благоговением смотрел на жену. Какхотелось поддержать, ободрить ее.

Он привстал, включил свет.

— Ну как же тебя не похвалить! Молодчина! А твоих родителейя после этого еще больше невзлюблю. Нельзя было тебя одну с больной оставлять.Понимаешь, Рейчел, нельзя!

— Но ведь Пасха все-таки, — по-детски, словно ей и сейчасстолько же лет, как и в тот ужасный день, попыталась оправдать родителейРейчел.

— Да хоть Судный День! — хриплым и сдавленным от злостиголосом проговорил Луис. Рейчел даже вздрогнула. А Луису вспомнились егостудентки-санитарки, которым в первый же рабочий день выпало тяжкое испытание —на их глазах умирал Виктор Паскоу. На следующий день одна из санитарок,коренастая, крепкая — Карла Шейверс, — пришла на работу как ни в чем не бывало,даже Чарлтон поразилась ее спокойствию и хладнокровию. Вторую санитарку влазарете больше не видели. Луис не винил ее, даже не удивился ее бегству.

А почему, кстати, не было сестры-сиделки в доме Гольдманов?Почему родители ушли, бросив, да, именно бросив восьмилетнюю дочь. Оставили ееодин на один с умирающей сестрой, и к тому же, вероятно, повредившейся врассудке. Почему?! Видите ли, у них великий праздник — Пасха. А изысканной ДореГольдман так осточертела вонь в доме, что захотелось хоть немного отвлечься. Априсматривать за сестрой оставили маленькую Рейчел — косички-хвостики, матросканавыпуск, восемь лет от роду. Ее оставили дома! Ей вонь не надоела! Зачем,спрашивается, каждый год ее отправляли в скаутские лагеря, где суровые,спартанские условия? Да затем, чтобы потом ей легче было выносить все тяготыдома при умирающей, ополоумевшей сестре! Ах, десять костюмчиков для Гейджа, ах,шесть платьиц для Элли. Ах, я оплачу твою учебу в колледже, только оставь моюдочь в покое!.. Но что-то папа Гольдман не размахивал своей жирной чековойкнижкой, когда умирала его старшая дочь, а младшая оставалась при нейодна-одинешенька! Что, сукин сын, пожалел денег на сиделку?..

Луис слез с постели.

— Ты куда? — встрепенулась Рейчел.

— Принесу тебе снотворного.

— Но я таблеток не принимаю.

— Сегодня примешь.

Она послушалась и продолжала рассказывать, но уже спокойнее:таблетка делала свое дело.

Сосед приметил ее за деревом. Девочка сидела на корточках ивсе кричала: «Зельда умерла! Зельда умерла!» Из носа сочилась кровь. И руки, иматроска — все в крови. Сосед вызвал «Скорую помощь», по телефону сталразыскивать старших Гольдманов. Когда кровь остановили, напоили девочку чаем,дали две таблетки аспирина, она вспомнила, что родители, кажется, поехали вгости к мистеру и миссис Каброн — те жили в другом конце города. Питер Кабронслужил у Гольдмана бухгалтером.

К вечеру в доме произошли большие перемены. Увезли Зельду.Ее комнату вымыли и продезинфицировали, вынесли всю мебель. Много позже ДораГольдман обосновалась там со своей швейной машинкой.

В ту же ночь Рейчел начали мучить кошмары. Проснувшись в двачаса ночи девочка позвала маму и тут же с ужасом обнаружила, что не можетповернуться! Спину пронзила страшная боль. Видно, переворачивая Зельду, Рейчелпотянула мышцы. Конечно, в критические минуты, за счет выброса в кровьадреналина, силы удесятеряются, и Рейчел сумела приподнять и перевернутьсестру, правда, усилие было столь велико, что лопнул рукав под мышками.

Конечно, она просто перенапряглась — это яснее ясного,«элементарно, дорогой Ватсон». Для всех и каждого, но не для Рейчел. Она-то несомневалась, что это посмертная месть Зельды, знавшей, что Рейчел рада еесмерти; ее душа видела, как Рейчел выбежала из дома с криком: «Зельда умерла!Зельда умерла!» — смеясь при этом, а не рыдая от горя. Зельда знала, что ееубили, вот и передала ненавистнице-сестре свою болезнь: менингит спинногомозга. Скоро и Рейчел скрючится и начнет усыхать, потом уже не сможет встать спостели, мало-помалу превратится в такое же страшилище, руки сделаются какптичьи когтистые лапы. Потом станет криком кричать от боли, писать в постель ив конце концов задохнется, подавившись собственным языком. Такова месть Зельды.

Никто не мог разубедить бедняжку: ни мать, ни отец, нидоктор Маррей, определивший легкое растяжение спинных мышц, он строго выговорилРейчел за плохое поведение (Луис держался другого мнения: не выговорил, а,скорее всего, просто наорал). Дескать, она должна помнить о смерти сестры; и отом, что родители убиты горем; и сейчас не время, как малому дитяте, требоватьк себе повышенного внимания. Постепенно боль отступила, и только тогда Рейчелперестала верить в колдовские сестрины чары из потустороннего мира. Поняла онатакже, что это и не кара Господня за грехи. Но не один еще месяц преследовалиее кошмары по ночам. Рейчел слукавила: на самом деле, страшные сны мучили еецелых восемь лет. Снова и снова на ее глазах умирала сестра, и Рейчелинстинктивно хваталась за спину: все ли в порядке? А потом ей чудилось: вот-вототкроется шкаф, вывалится оттуда Зельда, посиневшая, скрюченная, глазазакатились так, что видны лишь белки, изо рта торчит черный язык, и тянутсякогтистые лапы — шарят, шарят во тьме: нужно убить убийцу, затаившуюся впостели с прижатыми к пояснице руками.