Золотая чаша - Генри Джеймс

он долго грыз авторучку, изрядно помучился по разным поводам, – смущался, пытался угадать, достаточно ли Мегги подготовлена к столь внезапным переменам, да мало ли что еще, – и все-таки предпочитал, чтобы период ожидания поскорее закончился и с приездом княжеской четы дело наконец решилось в ту или другую сторону. Все-таки есть нечто обидное для человека в его возрасте, когда его берут, как выражаются в магазинах, на пробу, вплоть до одобрения заказчика. Несомненно, Мегги, равно как и Шарлотта, ни в коем случае этого не желает, и Шарлотта, в свою очередь, равно как и Мегги, далека от того, чтобы недооценивать его. Она заставляет его терзаться, бедняжка, просто из-за своей чрезмерной совестливости.

Всемерно отдавая ей должное, мистер Вервер тем не менее с радостью сознавал, что близится конец его испытаниям; больше ему не придется делать вид, будто он считает возможными какие-либо вопросы и колебания. Чем больше он размышлял, тем больше убеждался, что этим уродливым сомнениям нет места в рассматриваемом деле. Пожалуй, ему легче было бы перенести, скажи Шарлотта прямо, что он ей недостаточно нравится. Услышать такое было бы неприятно, но он сумел бы это понять и примириться с поражением. Он ей нравился – ничто не свидетельствовало об обратном, и потому мистер Вервер тревожился не только за себя, но и за нее тоже. Когда он вручил ей телеграмму, Шарлотта пристально взглянула на него, и этот взгляд, хоть в глубине его угадывался какой-то смутный страх, пожалуй, лучше всего убедил мистера Вервера, что он ей в должной мере симпатичен – так сказать, как мужчина. Он ничего не сказал – за него, и даже лучше его, говорили слова, которые прочитала вслух Шарлотта, поднявшаяся с места при его появлении. «Выезжаем сегодня вечером любим радуемся за вас». Вот они, эти слова; чего же ей еще? Но, отдавая ему обратно развернутый листок, она не сказала, что этого достаточно, – впрочем, в следующую секунду он понял, что ее молчание, возможно, как-то связано с тем, что она чуть заметно побледнела. От этого ее прекрасные, необыкновенные глаза (мистер Вервер был искренне убежден, что всегда считал их такими) показались еще темнее; и снова она словно отдавала себя ему на обозрение, чтобы быть неизменно честной, позволяя ему рассмотреть с неспешностью, доходящей до неприличия, как он действует на ее душевное состояние. Увидев, что волнение мешает Шарлотте говорить, мистер Вервер был глубоко растроган, ведь это доказывало, что она все же надеялась, хотя почти ничего не высказывала вслух. С минуту они стояли неподвижно, и он успел заключить, что, да, значит, он ей симпатичен – симпатичен настолько, что даже вспыхнул от удовольствия, думая об этом, хотя и называл себя стариком. От удовольствия и заговорил первым:

– Вы убеждаетесь понемногу?

И все-таки, ах, все-таки ей нужно было еще немного подумать.

– Видимо, мы их всполошили. К чему такая спешка?

– Потому что они хотят нас поздравить. Они хотят своими глазами увидеть наше счастье, – сказал Адам Вервер.

И снова она сомневалась, и на этот раз тоже не стала скрывать от него своих сомнений.

– Настолько уж сильно хотят?

– Вы считаете, слишком сильно?

Она продолжала размышлять вслух:

– Они собирались выехать только на следующей неделе.

– И что с того? Разве сложившаяся ситуация не заслуживает небольшой жертвы? Мы можем вернуться в Рим вместе с ними, как только вы пожелаете.

От этих слов она на мгновение застыла – он уже видел однажды такую реакцию, не совсем понятную для него, когда говорил о том, что они могли бы сделать вместе в некоем гипотетическом случае.

– Заслуживает небольшой жертвы – ради кого? Ради нас, естественно, о да, – проговорила Шарлотта. – Мы хотим их повидать ради своих собственных причин. То есть вы хотите, – прибавила она с довольно загадочной улыбкой.

– И вы тоже, дорогая, и вы тоже! – отважно провозгласил мистер Вервер.

– Ну да, я тоже, – согласилась она без дальнейших возражений. – Но ведь для нас от этой встречи что-то зависит.

– Да уж! А для них разве ничего не зависит?

– Что может для них зависеть, ведь они, как видно, не намерены пресечь наши отношения? Я еще могла бы себе представить, что они бросятся сюда с превентивными целями. Но такая бурная радость, энтузиазм, который не позволяет ждать и дня! Должна признаться, – заметила Шарлотта, – меня это несколько озадачивает. Можете считать меня неблагодарной и подозрительной, – прибавила она, – но этого просто не может быть, чтобы князь захотел вернуться раньше времени. Он так хотел этой поездки.

Мистер Вервер обдумал ее слова.

– Так ведь поездка состоялась, разве нет?

– Да, ровно настолько, чтобы успеть прочувствовать, как ему там хорошо. Кроме того, – сказала Шарлотта, – он, возможно, видит ситуацию совсем не в таком розовом свете, как, по вашему мнению, видит ее Мегги. Вряд ли он ожидал, что вы ни с того ни с сего преподнесете его жене выскочку-мачеху.

Адам Вервер посмотрел на нее очень серьезно.

– В таком случае, боюсь, придется ему примириться с тем, с чем готова примириться его жена, – просто потому, что она с этим согласна, если уж он не может придумать никакой иной причины. Как-нибудь он это переживет, – объявил мистер Вервер.

Шарлотта на мгновение подняла глаза, пораженная его тоном, и вдруг сказала:

– Дайте взглянуть еще раз, – и взяла у него сложенный листок, который мистер Вервер все еще держал в руке. Заново перечитав телеграмму, Шарлотта спросила: – Может быть, все это – просто способ потянуть время, не хуже всякого другого?

Снова мистер Вервер воззрился на нее в изумлении, но тут же со своим характерным жестом, который она уже не раз у него подмечала в минуты растерянности, – приподнятые вверх плечи одновременно с направленным вниз движением рук, заложенных в карманы, – резко отвернулся и отошел в сторону, не произнося ни слова. В состоянии, близком к отчаянию, он пересек дворик отеля – перекрытый арками, отделанный изразцами, надежно защищенный от громких звуков и грубых зрелищ, обогреваемый, отделанный позолотой, увешанный драпировками, только что не устланный коврами, с экзотическими деревьями в кадках, экзотическими дамами в креслах, с общим налетом экзотики и незримого присутствия парящей, чуть трепеща крылышками, неотступной, обволакивающей парижской атмосферы, – дворик этот был похож на некое просторное помещение, вроде приемной врача, дантиста, хирурга, где томятся, мучаясь одновременно страхом и нетерпением, варвары, ожидающие назначенной ампутации или удаления всевозможных наростов и ненужных придатков избыточного варварства. Мистер Вервер дошел до ворот, и тут к нему вернулся обычный оптимизм, казалось, еще обострившийся от одного только здешнего воздуха. Улыбаясь, мистер Вервер возвратился к