Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

немцы, заметались по лугу, срывая с себя одежды. Вскоре глухой взрыв сдетонировавших снарядов своротил на сторону башню горящего танка.

Все это воспринимал Санька каким-то десятым чувством. Он целился, стрелял, вкладывал в ружье очередной патрон и снова целился, снова стрелял. А сам видел, как полз кто-то из своих ребят к ранее подбитому им, но все еще стреляющему танку, как приподнялся, замахнулся бутылкой с зажигательной смесью и вдруг вспыхнул сам с головы до пят, покатился по траве огненным колесом, а потом дотлевал тихим прогорающим костром. Перед его глазами уже в третий раз за нынешний день разворачивалась страшная картина яростного всеуничтожающего боя. Тяжело ворочались танки, бежали, что-то крича, солдаты и падали — совсем не красиво валясь на землю, или же театрально выгибаясь, будто убиты не на самом деле... Ревели моторы, скрежетали гусеницы, резко били танковые орудия, строчили автоматы... Он, Санька, тоже был участником, действующим лицом этого чудовищного спектакля, и тоже ожесточился, опьяненный жестокостью.

В разгар боя появилось звено штурмовиков. Хорошо знакомые «ИЛы», не раз поддерживавшие наступательные операции наземных войск, развернутым строем заходили на цель. Бомбы начали рваться в расположении противника, ударили скорострельные пушки... В отдалении Николай, оставив окоп, поднимал в атаку последних бойцов.

Но что это?.. Саньку сковал ужас. Фланговый самолет зацепил своих. Нелепо взмахнув руками, упал Николай. И еще солдат скорчился на земле... Остального Санька не видел. Он поднял глаза на приближающийся самолет, потрясая кулаками, закричал, будто летчик мог его услышать:

— Что ж ты, муда...

Взрыв столкнул его на дно ячейки, присыпал землей. Санька еле выбрался — оглушенный, с иссеченным в кровь лицом. Стоял, пошатываясь, возле своего укрытия. Перед ним дымился весь в рыжих оспинах, покореженный траками, еще утром такой зеленый, такой мирный луг. Саньке казалось, что в этом мертвом царстве остался совсем один. Он посмотрел туда, где держали оборону его друзья. В окопах кое-где улавливалось движение. Значит, еще были живые души! И Саньку потянуло к людям. У него осталось всего две противотанковые гранаты. Но и ружье нельзя бросать, хотя не было ни одного патрона.

Волочил его, не имея сил тащить на себе. В ушах по-прежнему шумело, и он не расслышал предостерегающих криков товарищей. Но их жестикуляция заставила оглянуться: танк шел на него. Санька залег. Рядом — бесполезное ружье. И Санька кривил в злой ухмылке запекшиеся губы: «Куда прешь? Пройти хочешь? Ну, иди, иди...»

Он подхватился, как только оказался в «мертвом пространстве» — вне досягаемости пулеметного огня. Зажав гранаты, шагнул навстречу. Танк отвернул в сторону. Но Санька опять вырос перед ним. И снова бронированная громадина спасовала... А Санька не мог метнуть гранаты, опасаясь, что не попадет, что не взорвутся и тогда не задержит, не остановит врага.

Любовь ли, ненависть бросила Саньку под вражеский танк?. Но в тот последний миг за его спиной вдруг прошелестела упругой листвой старая груша, что растет у их дома, зазвучал материнский голос, будивший его на работу, — ласковый и настой чивый: «Пора, Саня. Пора, сынок...»

И уже не видел Санька, как две последние машины врага, торопливо расстреляв снаряды, бежали с поля боя, как за ними кинулись уцелевшие немцы, как выползли из подорванного им танка перепуганные гитлеровцы, как их били — отчаянно, по-русски наотмашь оставшиеся в живых ребята...

Потом над ним, прикрытым плащ-палаткой, стоял генерал, обнажив седую голову. «Фамилия героя?» — спросил он. Ему ответили: «Сбежнев Александр Маркелович, коммунист, бронебойщик».

22

Учитывая важность юговского промышленного района, Государственный Комитет Обороны счел возможным выделить для его восстановления из своих ресурсов, а также из фонда всенародной помощи районам, особо пострадавшим от немецко-фашистской оккупации, несколько больше, чем планировалось, средств и материалов. Однако этого явно не хватало. Вот и возникали проблемы, с которыми столкнулся Неботов, едва приняв дела. Возвратившийся из Москвы председатель облисполкома передал разговор, состоявшийся в ГКО: «Расходовать экономно, расходовать для нужд первостепенного значения». Расшифровка Неботову не требовалась. Тем более, направляя его на прежнее место работы, в ЦК без обиняков сказали: «Уголь. Металл. Хлеб...»

По достать уголь — это значит, произвести титанические восстановительные работы под землей и почти заново строить наземный комплекс. Это значит, откачать воду из шахт, расчистить завалы, взорванные стволы, укрепить их, смонтировать копры, подъемники, вентиляционные установки... И, не ожидая особой помощи в технике, испытывая большой недостаток в квалифицированной рабочей силе, давать добычу.

Сложным оказался и процесс восстановления металлургических заводов. Многие домны были закозлены — готовые плавки, оставленные в ваннах, застыли, образовав металлические монолиты, намертво вварившиеся в тела печей. Не хватало оборудования, специалистов.

И так — куда ни кинься, за что ни возьмись. Прежде чем поднимать, организовывать людей, направлять партийный аппарат, надо было самому побывать на местах, увидеть все своими глазами, взвесить возможности, прикинуть сроки. Только в таком случае он считал себя вправе ставить задачи и требовать их исполнения. 

Неботов входил в дела. А их — непочатый край. И надо было сразу вмешиваться, принимать необходимые решения, особенно когда речь шла о человеческих судьбах. Он использовал эти поездки и для того, чтобы ближе познакомиться с руководителями районных и городских партийных организаций, узнать их способности, возможности, характеры. Он увидел много хорошего, заслуживающего всяческого одобрения. Его радовал энтузиазм, с каким люди работали, преодолевали трудности. По встречалось и такое, что вызывало в нем протест, негодование.

Не менее важным участком было разоренное сельское хозяйство. В сложнейших условиях, в очень сжатые, почти пропущенные сроки, посеяли озимые. Потом готовились к весне, собирали, как старцы, зерно, инвентарь, тягло. С горем пополам провели весенний сев. Теперь колосятся хлеба, зреют овощи. Но посевные площади еще далеко не освоены. Как и всюду — не хватает людей. Пахари на войне. Поднимают двухлетнюю залежь женщины, детишки, старики.

Приковывали к себе внимание школы, детские учреждения, связь, транспорт, строительство, жилищная проблема, снабжение населения продуктами питания, промтоварами, медицинское обслуживание...

Повседневный поток дел требовал от него сосредоточения всех сил, забирал его без остатка. Вот и сейчас, только что возвратившись из Горловки, он сидел в кабинете, устало опустив голову. Думал о том, что пришлось немало потрудиться, исправляя допущенные Заболотным ошибки. Перегнул Заболотный: сроки, установленные им для выполнения тех или иных работ, не основывались на реальных возможностях и потому не могли мобилизовать работников горкома и трудящихся на их выполнение. Наоборот, лишь вызвали уныние и растерянность...

Его мысли прервал Заболотный. Он стремительно вошел в кабинет, возбужденно заговорил:

— Так не пойдет, Виктор Павлович. Я — приказываю. Ты отменяешь мои распоряжения, даешь поблажку.

Неботов поверх очков посмотрел на него. И,