Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

котором служил Сергей, отошел на отдых и пополнение. Подразделения разместились в лесах, на хуторах. Один из таких хуторков облюбовал и взвод минометчиков младшего лейтенанта Кухаренко. Как-то сразу отодвинулась война — второй эшелон хотя и подпирал передний край, но, в отличие от него, жил совсем иными заботами. Прежде всего взялись за работу доморощенные парикмахеры. Большинство пожилых солдат охотно расставались с отросшими шевелюрами, брились. Молодежь подстригалась, сохраняя прически, холила усы — непременный, по их мнению, признак гвардейца, а некоторые и бороды оставляли. Война дала служивым поблажку — встречать смерть во всей мужской красе.

Сергей ожидал своей очереди подстричься. Прислушивался к разговору. Мастер-самоучка подносчик мин Карпов трещал машинкой над ухом дяди Вани — опытнейшего минометчика, в прошлом цветовода-садовника, очень мягкого, покладистого человека, и говорил:

— Что изволите? Полубокс?.: Полька?.. Ежик?..

— Дуй под корень, — ответил дядя Ваня.

— Напрасно. Как для вас — сделаю люкс!

— Было бы сказано, — отмахнулся дядя Ваня, — Вон поуродовал клиентов. Мои бабы газоны ровней подстригали.

Ребята засмеялись. А Карпов, шутя, пригрозил:

— Ну, ну, только без оскорблений личности при исполнении. Не то за себя не отвечаю. — Он лихо въехал машинкой в загривок дяди Ванн, участливо спросил: — Не беспокоит?

— Стриги уж, идол, — угнувшись: проронил дядя Ваня.

— Так я здесь не виноват, — сказал Карпов. — Живность в зубьях застряет.

— Разве то живность? — возразил дядя Ваня. — Так, ерунда. Пигалицы. Я и поядренней видывал. Однажды слышу, идет кто-то по спине. Ну, просто пешком. Туда! «Бекас». Сгреб его. Выволок. Намерился ногтем порешить — ноготь мал. Пришлось каблуком давить.

И опыть плеснул смех. Вмешался Сергей:

— Дядя Ваня, не отвлекай мастера. Ребята уже баньку шуруют. Скоро дезкамеру доставят. Сам взводный поехал*

— Вот это другой разговор! Вошебоечка — к делу, — живо отозвался дядя Ваня. — Давай, Карпов, жми, как велел, под корень....

Очень кстати оказалась эта черная баня на заброшенном хуторе. И с умом сделана: хотя не большая, но злая. Бойцы раскочегарили ее так, что и чертям стало бы тошно. К тому времени и дезкамера прибыла. Сразу завертелось все колесом: одежду — прожаривать, а сами — на горячий банный парок. Уж блаженствовали!..

Вышел Сергей из бани — словно заново на свет родился, будто не только тело вымыл, но и душу. Почувствовал: даже как-то добрей стал. И во всем, окружавшем его, появилось больше радости, что ли.,

С последней партией, сдав одежду на дезинфекцию, в баню шел взводный. Голая команда шествовала, прикрыв грешные телеса. Ребята перекидывались солдатскими крепкими шуточками и ржали в свое удовольствие. Увидев Сергея, взводный крикнул ему:

— Пыжов! Письмо тебе привез. В избе. На полевой сумке моей лежит.

И сразу какой-то остряк внес свой комментарий:

— Тоже удивил — «письмо»... Жинку бы привез, товарищ лейтенант! Сейчас ему жинка, после баньки, э-эх!..

Сзади еще раздавались оживленные голоса — уж очень наболевшее за три года разлуки с любимыми невзначай затронули. А Сергей уже спешил к избе, стараясь отгадать, кто же это? От матери недавно приходило. Она поздравляла с рождением Ростика, как-то по-своему, с радостной грустинкой удивлялась, что уже бабушка. Отец не очень балует письмами — изредка шлет. Настенька? Наверное, Настенька...

Но почерк на треугольничке был незнаком. И фамилия отправителя — Веретенникова Т. С. — ничего ему не говорила. Увидев в обратном адресе номер полевой почты матери, Сергей заволновался, вздрагивающими пальцами развернул письмо... Почему же он не почуял беду? Почему молчало сердце? Неужели он так очерствел, огрубел? И почему не кричит от боли? Может быть, потому, что привык к смертям? Может быть, потому, что произошло это за сотни верст от него? Или пятилетняя разлука с матерью подготовила его к вечной разлуке?..

Она погибла в перестрелке с бродячей группой гитлеровцев, которые пробирались к своим и напоролись на их расположенный в лесу палаточный госпиталь.

«Ты солдат, Сережа, и этот удар не должен тебя сбить с ног, — подбадривала, успокаивала его неизвестная ему врач Тамилла Серафимовна. — Сражалась она геройски и похоронена с воинскими почестями. Ты можешь гордиться своей мамой!..»

Сергей смотрел на эти строки и думал о том, как ограничены люди, когда пытаются сделать доброе. «Разве нужна смерть дорогого человек чтобы любить его, гордиться им?..» — пронеслось в голове. Потом вдруг понял, что больше никогда не увидит мать. И лишь тог да появились слезы...

Ее ли он оплакивал? Сергей был уверен в этом. Он вовсе не подозревал, что, навсегда прощаясь с близкими, каждый оплакивает и свою будущую смерть.

24

Освоилась Фрося на шахте, втянулась в работу. Уже вовсе не страшит ее подземный мир. Окрепла телом и духом. На «Великане» — одна из передовых забойщиц. Инструмент у нее всегда подготовлен. Топор — как бритва, хорошо насажен на топорище, расклинен. Пила острая, в меру разведенная — сама идет в лесину. Обушок налажен, зубки отточены, закалены. Те, кто не придает этому значения, много теряют времени. У Фроси же почти не бывает простоев. Полторы-две нормы вырабатывает в смену.

Вот и сейчас ладится у нее. Уступ подвигается споро. Нарубит уголька, отбросит на рештак, стойку вколотит и снова — за обушок. Все они так работают: и забойщиком, и навалоотбойщиком, и крепильщиком... все в одном лице.

Выше нее произошло какое-то замешательство, послышались взволнованные голоса. И Фрося уже знала: опять кому-то из ее подруг плохо. Она не ошиблась. Оксана и Манечка протащили мимо нее к штреку на струю свежего воздуха потерявшую сознание Ольгу. Быстренько проволокли на обрезке транспортерной ленты. Приспособились. В лаве ведь не распрямишься, не возьмешь на руки. Когда первый раз случилось такое — переполошились, намучились, пока вниз доставили пострадавшую да отходили. Теперь уже привыкли. На штреке — бочка с водой стоит. У бригадира — этот обрезок старой транспортной ленты. Даже пошучивают женщины: «Ну, бабоньки, чей черед с горки катиться?..»

С Фросей такого еще не было. Крепкого она корня. Да вот и Ольга вроде не из слабых — жилистая, сухая, а прихватило...

По рештаку перемещался уголь — работа продолжалась. И Фрося не сидела. Теперь тем более надо было поднажать — Ольгину пайку сообща вытянуть.

Вскоре к своему уступу поднялась Манечка. А еще через некоторое время появилась Оксана.

— Ну, что? — спросила Фрося.

— Очуняла. Видпочывае.

— Никогда бы не подумала, что Ольга...

— Так у нэи, виявляеться... — Оксана заторопилась, поползла вверх по лаве, обронив: — Нэ забувай крипыты.

Да, трудно женщинам, очень, трудно под землей работать. Но держатся. Болеть некогда. После обморока какой часок полежат — и опять в строй.

В январе Фрося ездила со своими