Золотые пилигримы - Остап Иванович Стужев

чьей-то халатности. Первым порывом молодого еще офицера было, взяв табельное оружие, пойти к зданию Сейма и выпустить всю обойму если не в самого Паулаускаса, то по крайней мере в тех депутатов, которые попадутся ему навстречу. Немного остыв, Гунтас решил просто подать в отставку, но за ночь, состоявшую из коротких отрывков полуобморочного сна и хаотических размышлений, до него дошло, что правда стала ему доступна только благодаря его статусу сотрудника секретной службы. Без своего жетона и закатанной в пластик идентификационной карточки он не узнал бы ничего и никогда, обреченный вместе с остальными гражданами Литвы по праздникам пить пиво, выкрикивая националистические лозунги. Гунтас остался служить, стал Яном и научился обставлять дела, не забывая о своей личной выгоде, отложив все мысли о мести в такой долгий ящик, что порой ему приходилось признаться самому себе в полном отсутствии перспектив ее осуществления.

Джек, как это повелось в последнее время, несмотря на срочность назначаемой им самим встречи, задерживался без объяснения причин. Убивая время, Ян, никогда не терявший присутствия духа из-за таких задержек, отправился на прогулку по Брюсселю, прихватив с собой неизменный планшет, заменявший ему и карту, и путеводитель.

Дойдя до площади Гроте-Маркт и оказавшись среди маленьких групп туристов, увлеченно рассматривающих красивые домики, напоминавшие декорации для кукольного спектакля, Ян посмотрел на часы и решил, что время для обеда, пожалуй, не наступило и можно еще с полчасика постоять среди зевак, просто дыша свежим воздухом. Принимая его за местного, прохожие обращались к нему с просьбой показать, где находится фигурка писающего мальчика. Англичане, пренебрегающие изучением других языков, пытались объяснить искомое жестами. Это отвлекало. Он зашел в один из ресторанчиков и заказал традиционные бельгийские мидии с картошкой фри.

Последняя встреча с американцами ему совсем не понравилась. Джек, до недавнего времени демонстрировавший свой нейтралитет, теперь все чаще вставал на сторону Фишера, как бы подчеркивая их принадлежность к высшей касте. Гунтас никогда не отличался сентиментальностью, но опасность оказаться одному против двоих при разделе совместно добытых активов проявлялась с неумолимой четкостью.

Айварас Гунтас всегда старался действовать так, чтобы не оставлять следов не только для своих врагов, но и для друзей. Родившись во времена, когда Литва была одной из пятнадцати республик Советского Союза, он получил немало уроков о том, насколько опасны могут оказаться те, с кем по воле судьбы тебе приходится делить кусок хлеба, живя под одной крышей. В январе девяносто первого года возле вильнюсского телецентра он, тогда еще совсем зеленый юнец, видел своими глазами, как ребята из Союза стрелков Литвы палили по своим же для создания подходящей телевизионной картинки. Сам он оказался на площади в составе боевой группы Департамента охраны края. Пропитанный националистскими идеями и вооруженный методиками dainuojanti revoliucija[58] Джина Шарпа, Гунтас в те часы мог ожидать такого зверства от кого угодно, только не от своих. Первым его порывом было добиваться правды, но, вынужденный руководством принять как данность позитивные последствия от нескольких смертей для общего дела, он решил молчать и просто сделать для себя выводы на будущее.

Своим сегодняшним положением офицера разведки НАТО он во многом, если не полностью, был обязан Эндрю Эйва, капитану Сил специальных операций армии США. Этот человек стал для него кумиром и наставником. От него же ему передалось недоверие к ЦРУ и страсть к конспирации. Гунтасу часто приходилось вести двойную и более полимерную игру. «Любая поездка, встреча должны иметь объясняемые цели, — учил его Эйва. — Не в смысле официального объяснения, конечно. Если дело дойдет до допроса, это всегда и безусловно провал. Ни одна контрразведка мира не выпустит тебя из своих лап, если ты привлечешь к себе внимание. Самые ничтожные подозрения отправят тебя в секретную тюрьму, из которой ты выйдешь или предателем, если спецы по контршпионажу не ошиблись, или в любом из других случаев сгинешь навсегда, пополнив длинный список пропавших без вести. Объяснения своих передвижений надо положить на самое видное место».

Совет хорош, но как исполнить? Гунтас знал от своего учителя, что активные попытки исчезнуть с радаров вызовут не меньшие подозрения, чем непринужденная прогулка в сторону посольства или консульства даже такой безобидной страны, как Гвинея-Бисау. В конце концов, после нескольких лет экспериментов, ему все же удалось придумать «шапку-невидимку». Сегодня, вылавливая со дна чугунного горшочка тельца моллюсков, вывалившихся из своих черных ракушек, Гунтас вручал себе премию дальновидности. Его последний вояж в Россию, в ее заснеженные, закаленные суровыми зимами бескрайние дали, был стерт из файлов его досье. Для вездесущих янки он был в России всего несколько раз, еще до восемьдесят девятого года. Тогда он часто приезжал в Ленинград, город, пользовавшийся, особенно в дни белых ночей, наибольшей популярностью у туристов. Москва, всего в одной ночи езды на поезде, ему больше нравилась зимой. Югославская дубленка и джинсы возносили его на недосягаемую высоту и давали неоспоримые преимущества в выборе молодых москвичек, почти открыто презиравших своих сверстников за бедность.

* * *

Москва, Россия. Зима 1989 года

До конца двадцатого века оставалось еще двенадцать лет, но споры о том, когда наступит следовавший за ним двадцать первый, были в самом разгаре. Многих сбивало с толку, откуда начинать отсчет, с нуля или с единицы. Правда, с толку сбивало не только это. Перестройка шла полным ходом, невесть откуда появившиеся персонажи прямо по телевизору лечили от непроизвольного мочеиспускания и заряжали космической энергией воду из-под крана. Помимо больших ресторанов, давно облюбованных деловыми цеховиками и их кураторами, в центре златоглавой стали появляться кооперативные кафе с пугающим ценником и сумасшедшей популярностью. Это был его последний год вне политики литовского национализма. Гунтаса тогда не интересовало ничего, кроме шмоток и девочек, а так как для завладения и тем и другим требовались казначейские знаки Банка СССР, еще лучше чеки серии А Внешпосылторга, то заботы о пополнении своих авуаров занимали все его мысли и время.

Следует признать, что в его исключительных успехах среди женщин деньги и дубленка с джинсами играли далеко не главную роль. Внешность его была максимально приближена к стандартам, заданным на тот период советским кино и эстрадой, где прибалтийское засилье переходило все мыслимые и немыслимые границы. Все шло для него как нельзя лучше, и, вполне возможно, он бы сделал неплохую карьеру, женившись на дочке какого-нибудь партийного босса. Айвараса подвели чеки, то есть не сами чеки, а неправильные люди, которым он пытался их продать. Теперь ему светил немалый срок, дознаватель грозился восемьдесят восьмой статьей, в определенных случаях предполагавшей