Золотые пилигримы - Остап Иванович Стужев

расстрел. Шансы на спасение равнялись нулю, и он просидел всю первую ночь в холодном КПЗ, забившись в угол и прижимаясь к каменным стенам, пытаясь хоть как-то сохранить тепло своего тела. Утром, после того как его вывели в сортир и дали оправиться, Гунтас обнаружил, что в камере он теперь не один. Встретивший его человек был среднего роста, при этом довольно массивный, и в его левантийском лице угадывалась привычка повелевать.

Он хотел было пробормотать какое-то приветствие, но мужчина сам начал разговор без всяких церемоний:

— Тебе не надо знать, кто я. Если у тебя есть наличными двадцать пять тысяч рублей, то я расскажу тебе, кому их надо передать сегодня, если завтра хочешь оказаться на воле.

— Я могу набрать рублями и чеками около двенадцати тысяч. Это все.

Гунтас говорил правду. При всех рисках, связанных с порядочностью или непорядочностью проникшего к нему в КПЗ человека, эти деньги было невозможно сохранить, останься он под следствием и судом.

— Это мало, — незнакомец был разочарован.

— Я говорю правду, — после бессонной ночи, которую он провел, дрожа от холода и страха, невозмутимое спокойствие вернулось к нему, и Гунтас по наитию выбрал правильный путь ведения переговоров.

— Хорошо. Сейчас конвой даст тебе позвонить. Скажи, пусть деньги привезут сегодня в кооперативный кабак «Московские зори», спросят Аркадия и передадут ему посылку от Адама Магера. Сделаешь так — сегодня вечером будешь на свободе. Остаток добьешь до уголка[59] в течение года. Если по рукам, тогда предупрежу кого надо, чтобы ожидали, — мужчина вопросительно посмотрел на Гунтаса.

— Пусть ожидают, — Айварас старался скрыть свою радость.

— На, возьми двушки, здесь мы больше не увидимся. Да и на воле ты встретишь меня нескоро. К тебе подойдут мои люди.

— Как я их узнаю?

— Узнаешь, не переживай, — с усмешкой сказал тот Гунтасу, уже выходя за порог услужливо распахнутой вертухаем двери.

Сделав все, как было обговорено, Гунтас еще несколько часов провел в полном одиночестве. Конвой поднял его наверх, в кабинет к дознавателю, когда за окном уже опустились ранние зимние сумерки. В кабинете было накурено, и пепельница, набитая истлевшими папиросами, стояла на столе возле настольной лампы, сохранившейся со времен культа личности. Дознаватель, немолодой мужчина с лицом, не выражавшим ничего, кроме усталости от служения закону, предложил вошедшему Гунтасу сесть и с ходу заявил, что раз он не продавал чеки, а только хотел купить их, то материалы в следствие передаваться не будут и он может быть свободен. Ему вернули паспорт и рубли, изъятые при задержании. Снова став полноправным членом социалистического общества, он, не раздумывая ни секунды, отправился на вокзал, приобрел билет в плацкартный вагон и устроился на скамейке в зале ожидания. Ему было нехорошо. Все тело ломало, и неприятный лихорадочный озноб пробивал его каждые десять-пятнадцать минут. Выпить горячего чаю или дойти до ближайшей аптеки не представлялось возможным, у него на это просто не было никаких сил. В довершение всех обрушившихся на него неурядиц молодой парень, щуплый и скрюченный на один бок, плюхнулся рядом с ним на скамейку, словно специально зацепив его локтем. Случись с ним такое пару лет назад, Гунтас немедленно отреагировал бы самым жестким образом на такую наглость, но сейчас он только сильнее съежился, готовясь к очередному приступу лихорадки.

— Э-э, да мы, похоже, простудились?! Инфлюэнца у нас, по ходу, касатик, — сказал нахальный парень, трогая горячий лоб Гунтаса.

— Ты что, доктор? — собрав последние силы, литовец огрызнулся в ответ.

— Патологоанатом. Я от Магера, он поручил дать тебе некоторые наставления перед твоим отъездом.

— Так бы сразу и сказал.

— Так я сразу и говорю.

— Мне сейчас не до тебя. Я все помню. Рассчитаюсь, — пробормотал Гунтас, его опять начинало трясти, и он отчаянно пробовал хоть как-то согреться.

— Долг платежом красен. Поехали, будем тебя лечить, — парень встал на ноги и, прихватив Гунтаса под локоть, потянул вверх, помогая подняться.

— У меня билет до Вильнюса, сам справлюсь.

— А… плацкарта… — парень вертел у него перед носом паспортом с торчавшим из него розовым листком билета.

— Зови меня Захар или Филипп, как больше захочешь, — сказал Гунтасу его спаситель, когда тот очнулся следующим утром.

Лошадиные дозы аспирина и литры грузинского чая, больше напоминавшего отвар из листьев березы, сбили температуру уже на второй день.

— Вот теперь можешь ехать домой. Я скоро буду в ваших краях, — сообщил Филипп.

Но он не приехал. Как не появился и сам Адам Магер.

* * *

Брюссель, Бельгия. Октябрь 2012 года

Вынырнув на поверхность из-под наслаивавшихся друг на друга размышлений и воспоминаний и идентифицируя себя здесь, в сердце Европейского союза, скорее Яном, нежели Айваресом, он еще раз взглянул на экран айфона в надежде увидеть там сообщение от Джека. Убедившись в обратном и с досадой отметив, что его собственные сообщения до сих пор не прочитаны, он попросил у официанта чек.

Такая бесцеремонность американца, постепенно входившая в привычку, раздражала и обескураживала. Рассчитавшись по счету и оставив всю мелочь на тарелочке с чеком, Ян поднялся по узенькой лестнице в уборную. Сидевшая у входа пожилая фламандка молча указала ему пальцем на табличку с прейскурантом. Вход в затхлую кабинку нужника оценивался в четверть евро. Похлопав себя по карманам, он понял, что остался без монет, и в надежде быть понятым пообещал рассчитаться на выходе. Женщина согласно покивала головой и, нарушив обет молчания, сообщила, что сдачи у нее нет.

«Sasodits! Kad gribi rakatit neviens nav mainij ies’»[60], — пронеслось в голове литовца, вытеснив менее насущные заботы на этот момент.

Начавшийся дождь сделал небо еще темнее. Туристы, не запасшиеся зонтиками или дождевиками, надеялись найти свободный столик в и так переполненных заведениях и галдели, как тысячи сорок на самых разных языках. Прихватив, не задумываясь, чей-то зонт, бережно помещенный в целлофановый пакет, Ян вышел на площадь и направился налево, в сторону железнодорожной станции. Если за ним кто-то наблюдал, то устроить им всем небольшую прогулку за город в такую погоду было единственным способом отомстить и заодно обдумать свои дальнейшие действия. Отстояв короткую очередь в кассу, он купил билет до Льежа. Поезд отправлялся менее чем через полчаса. Не стоило затруднять себя поисками соглядатаев: здесь, на центральном вокзале Брюсселя, их миссию с успехом заменяли камеры наблюдения, которыми перекрывалось все пространство. С другой стороны, сегодняшняя прогулка имела превентивный характер, серьезно опасаться слежки в таком месте мог только параноик, однако рутину разведки никто не отменял. Погуляв по Льежу с чужим зонтиком и промочив ноги в бесконечных лужах, обходить