Темный - Юлия Трегубова

Поразмыслив, он решил завтра же открыть банковскую ячейку и оставить кинжал там. Пока ничего более вразумительного на ум не пришло.

На столе в терпеливом молчании ждала своего часа фиолетовая папка. Наконец-то Герман может, не отвлекаясь, погрузиться в материалы. Он и сам не знал, что хочет там отыскать. Его мучил один вопрос: есть ли какая-то связь между смертью бедного студента и его цифрами? Сама эта мысль казалась ему бредовой, но все же… Какие-то данные государственной важности, про которые говорил Олег. Наверняка что-то должно было остаться на его компьютере. И если он найдет заключение экспертизы, то многое сможет понять.

Тело вдруг охватила дрожь. Трясущейся рукой Герман открыл папку и погрузился в чтение. От протоколов допросов его кидало то в жар, то в холод. Вот подпись Проскурова. Герман сжал кулаки и про себя жалел, что не залепил затрещину этому наглецу еще при самом первом разговоре. Он никак не мог понять, как можно так бессовестно наговаривать на своего же коллегу, с которым бок о бок проработал не один год? Герман пролистал — протокол допроса Ирины Кастинцевой. Тут он не нашел ничего нового. То же самое Ирка рассказала и ему. Вот протокол за его личной подписью. Герман просмотрел, затаив дыхание. Удивительно, как невразумительно звучали некоторые его ответы. Если бы он не знал, что читает протокол собственного допроса, то ни за что бы не поверил этим показаниям — нечеткие формулировки, общие, скользкие ответы. «Неужели я так глупо выглядел? Как можно было так отвечать?» — пронеслось в мыслях.

Следующей бумажкой, которую Герман взял в руки, оказалось заключение судмедэкспертизы с результатами вскрытия. Приступ тошноты не заставил себя ждать. Герман, стиснув зубы, начал читать по большей части непонятные, замысловатые слова. От подробного описания положения тела, петли, характера повреждений в глазах потемнело. «Бедный парень, — думал Герман, — это как надо было хотеть умереть, чтобы повеситься на галстуке, да притом еще на ручке ванной?» От слов «неполное повешение» совсем бросило в дрожь. Герман никак не мог представить, чтобы в таком жизнерадостном и полном сил молодом человеке невзначай появилось столь непреодолимое желание убить себя. Но следующие слова заставили задуматься. Странгуляционных борозд — следов от петли, как понял Герман, эксперты нашли две. Одна — от мягкой петли косовосходящего направления. Что свидетельствует, если опустить все подробные описания, о повешении. Но эта борозда, по заключению эксперта, не имеет прижизненного характера. А вот вторая — горизонтальная, которая говорит больше об удавлении петлей, нежели о самостоятельном повешении, прижизненная. «Что же это получается? Его сначала удавили галстуком, а потом на него же и повесили?» Кроме того, в заключении описана какая-то травма — гематома на теменной части головы, тоже полученная при жизни. Вывод эксперта и вовсе потряс. Все надежды Германа на то, что он как-то не так понял изобилующий терминами документ, испарились. Налицо все признаки насильственной смерти.

После этого Герман пролистал оставшиеся бумаги, нашел постановление следователя о назначении экспертизы, из которого узнал, что компьютер был изъят и отправлен в лабораторию. Но на этом все! Никакого заключения по итогам в деле не оказалось. Фиолетовая папка так и не дала ответов, что же было в компьютере, какие цифры так взволновали Олега? Герман в досаде отодвинул бумаги, встал из-за стола и начал ходить по кабинету. «Не может быть, чтобы так долго делали эту чертову экспертизу! Компьютер изъяли сразу же. Или следователь не вложил, или… Не знаю. Скорее всего, не вложил. И я не узнаю, что это были за цифры, пока не увижу заключение».

Герман закрыл глаза и потер пальцами виски. Голову словно сдавливал железный обруч. Захотелось развеяться, отвлечься. В такие минуты Герман сожалел, что не курит. Как было бы здорово чиркнуть спичкой или щелкнуть зажигалкой и подымить. Говорят, хорошо успокаивает нервы. Герман не знал. Но видел, как этот простой и непринужденный жест с легкостью заполняет неловкие паузы, снимает напряжение. Но теперь уже поздно начинать. Поэтому Герман не нашел ничего лучше, чем отправиться на кухню и сварить кофе по-восточному. Да, в последнее время он чересчур много пил кофе. Но и события выдались из ряда вон, как говорится…

Как только сбитая пенка поднялась в третий раз, Герман составил турку и плеснул чайную ложечку холодной воды. Он не любил, когда попадался осадок и начинал поскрипывать на зубах. Поэтому для надежности пропустил напиток через мелкое ситечко. Поставив фарфоровую чашечку из подарочного сервиза на блюдечко, он направился обратно в кабинет, к злосчастной фиолетовой папке.

Подойдя к кабинету, встал как вкопанный. Рука дрогнула, и горячий кофе немного расплескался по белому блюдцу.

В кресле за столом, там же, где и в прошлый раз, его поджидал Константин. Он деловито разглядывал содержимое папки, потом поднял остекленевшие глаза на Германа, и на собранном из кусочков мертвой плоти лице изобразилась улыбка.

— Бедный мальчик оказался слишком умным, — проговорил, словно в задумчивости, гость. — Расшифровал информацию, которая не для него предназначалась. Эх, Герман… Как ты расточительно поступал с тем, что я так долго и упорно внушал тебе. Не для каких-то практических заданий были все эти цифры…

Герман не мог пошевельнуться. Его тело парализовало. Он силился поднять руку, но она не отвечала на команды, застыв в одном положении. Пальцы намертво вцепились в блюдце с чашкой, ногти побелели.

А Константин посмотрел на дело, перелистнул и тяжело вздохнул:

— Бедный мальчик… Но я не хотел решать проблему таким способом. — Он покачал головой и взял в руки кинжал.

Герман увидел, что перстень засиял. Неведомая жизнь проснулась на дне дымчатого топаза. Все время, когда Герман соприкасался с чем-то запредельным, камень озарялся изнутри. Словно потусторонний свет пробивался в этот мир.

Собрав всю свою волю, Герман проговорил:

— К-какую проблему?

Константин посмотрел на Германа, улыбка сошла с его черных губ.

— С данными государственной важности, — ответил гость. — Но он не должен был умирать. И не хотел.

Герман оторопел. Он смотрел на Константина, которого просто не могло быть. Сон это или явь? Для сна все слишком реально. Герман начал ощущать жжение — тонкий фарфор уже прогрелся от горячей чашки и обжигал пальцы. Вполне явственный аромат, исходящий от кофе, не давал гипотезе о сне ни малейшего шанса. В голове у Германа постепенно созрело понимание, что разговор этот вполне реальный, так же, как и он сам, и эта фиолетовая папка на столе.

Взгляд упал на кинжал в руках Константина. И тут Герман сообразил, что может напрямую задать вопрос, который мучил его все это время.

— С-ска-ра-бей? Что значит скарабей? — еле выговорил он онемевшим языком.

Константин, не поднимая глаз на Германа, покрутил кинжал в руках, потом заложил его между бумаг в папке и тихо ответил:

— Ты. Скарабей — это ты…

— Ты. Скарабей — это ты…