Темный - Юлия Трегубова

Гришин промчался по коридору до сто девятого кабинета. Конечно, Арбузов мог уже уйти, но внутри все-таки теплилась надежда его застать. Опытный следак, да еще сложное дело горит, наверняка по звонку из-за стола не встает.

Надежда оправдалась. Арбузов сидел за своим столом и потягивал папиросу. В кабинете все пропахло застоявшимся и застарелым запахом дешевого табака. Гришин слегка поморщился, но тут же перешел к делу.

— Павел Геннадьевич, вечер добрый! Дело у меня к вам есть.

Арбузов посмотрел на молодого человека, ворвавшегося без стука к нему в кабинет, мелкими, глубоко утопленными глазами, вытащил изо рта почти докуренную папиросу и степенно проговорил:

— И какое такое дело у вас, молодой человек, что вы врываетесь ко мне без стука, да еще в такой час?

Гришин сделал вид, что не заметил колкого упрека.

— По какому делу у вас Темный Герман Петрович проходит? Он сегодня был у вас.

Арбузов поднял брови. Смуглое лицо при электрическом свете отдавало желтизной, а вкупе с природной худощавостью выглядело болезненным. Если бы Гришин не знал, что коллега прославился выносливостью и слыл крепышом, то мог бы заподозрить в нем серьезный недуг.

— А по какому случаю интерес?

Гришин знал, что многие считают его выскочкой и похихикивают за спиной. Поэтому ничуть не удивился такой реакции со стороны бывалого следователя.

— Павел Геннадич, правда, очень нужно. Не стал бы вас по-пустому беспокоить. У меня Темный проходит по одному делу — самоубийство студента, а Темный был дипломным руководителем.

— И что?

— А то, что самоубийство это может вполне оказаться убийством. Темный сегодня был здесь, и сегодня же чудным образом пропало дело…

Арбузов оживился, корпусом придвинулся к столу.

— Как пропало? — переспросил настороженно.

— Так… папка на столе лежала, я собирался еще раз просмотреть все материалы, а ее нет. Обыскал все. Просмотрел список посетителей — никого из фигурантов этого дела сегодня не было, кроме Темного…

— Скверно, — в задумчивости произнес Арбузов. — И ты думаешь, что он мог как-то выкрасть?

— Не знаю… Но согласитесь, совпадение наводит на мысль. Я только мотивов понять не могу… Он пока проходил как свидетель. Хотя…

— Что «хотя»?

— Да показания есть коллег, что слишком близок он был со студентом. Но пока информация не подтвердилась.

Арбузов отодвинул пепельницу, смахнул с бумаг табачную крошку. Гришин обратил внимание на початую пачку «Беломорканала». Старый следак был верен своим привычкам, курил только такие. А когда задумывался, все время крутил в руках незажженную папиросу. Поэтому все бумаги у него были усыпаны табаком и пропитаны соответствующим убойно-стойким духаном.

Вот и сейчас Арбузов вытащил из пачки беленький сверток и начал мять, перекатывая пальцами. Словно подобный ритуал помогал ему настроиться на нужную волну, поймать мысль.

— Интересно девки пляшут… А я тебе зачем?

— Ну как зачем? А если окажется, что дела связаны? Может, получится ухватиться за какую-нибудь зацепку?

— Связаны, говоришь?

Арбузов встал, прошелся по кабинету, подошел к сейфу и достал папку.

— Вот, ознакомься, — и кинул папку на стол. Та с грохотом приземлилась, подняв облако пыли. И Гришину с новой силой ударило в нос пахучим запахом табака.

Молодой следователь присел на стул для посетителей, раскрыл папку и начал молча листать.

В кабинете повисла тишина. Слышно было, как Арбузов тяжело дышит, чиркает зажигалкой, которая отказывалась давать искру. Мужчина выругался, еще раз чиркнул, и та наконец-то одарила его языком пламени.

В коридоре кто-то прошагал, такой же засидевшийся, скрипнула дверь, а потом глухим звуком бухнула. И хлопок этот показался в звенящей тишине зловещим, словно предвещавшим великие напасти.

Гришин листал материалы дела, дошел до фотографий с места происшествия и долго крутил их в руках. По вискам змейкой поползла капелька пота, над губой выступили росинки.

— Боже…

— Угу, — отозвался Арбузов, который стоял у окна и дымил в приоткрытую форточку.

— И Темный действительно был дома? Никуда не выходил?

— Неа, — хмыкнул мужчина, — консьерж подтвердила, и камера видеонаблюдения над подъездом зафиксировала, что зашел объект в шестнадцать сорок пять и не выходил. А утром его уже навестил опер — Кравцов.

— А второй ход? С лестницы, может, вышел?

— Никак, — спокойно ответил Арбузов, — в том доме один выход из подъезда. Так что, минуя консьержа и видеокамеру, выйти не получится.

Гришин задумался, нахмурил брови. Губы пересохли и казались уже не такими по-детски пухлыми.

— И, главное, скользкий он какой-то, — вдруг заговорил Арбузов, — недоговаривает чего-то, дергается, глаза отводит.

— Н-да… вот и мне так тоже показалось, — в задумчивости произнес Гришин.

Арбузов погасил папиросу и оставил скрюченный окурок в пепельнице. Прошел к столу и уселся напротив молодого следователя.

Гришин просматривал показания соседей, удивлялся такому подробному описанию звуков и криков. Но глаза зацепились за другую фразу: «…молодая женщина частенько приезжала на красной машине…»

— Красная машина? — проговорил вслух Гришин.

Леонид Самуилович столь громкое и благородное имя носил с достоинством. Шестидесятилетний историк, доктор наук не был лишен шарма. И, как это бывает в тех случаях, когда имя становится неотъемлемой частью личности, запоминается оно с ходу, несмотря на всю свою сложность и редкость. Уж насколько Герман был забывчив на имена и фамилии, а величественное «Леонид Самуилович» записалось где-то на подкорке с первого раза. Историк был элегантен, вместо галстука всегда носил завязанный в воздушный узел шелковый платок. И этим напоминал студентам экстравагантного историка моды Васильева. Впрочем, на этом сходство заканчивалось. Словно в противоположность круглому, с тонкими ниточками губ, лицу историка моды, у Леонида Самуиловича лицо было вытянутым, с прямым, будто высеченным из камня, правильным носом. Благодаря сухому, поджарому телосложению доктор наук выглядел гораздо моложе своих лет. И в общении слыл весьма приятным, обаятельным человеком.

Герман не сомневался, что коллега прольет свет на большинство вопросов. Они договорились о встрече, и историк уже ждал его в своем кабинете. Лекции закончились, толпа студентов понемногу рассасывалась. Герман постарался проскочить по-быстрому, ни с кем не встречаясь взглядом, дабы не привлекать к себе лишнего внимания.

— Вещь, конечно, интересная. — Историк задумчиво крутил в руках принесенный Германом кинжал. — Соглашусь с тобой, что, по всей видимости, греческий. Рукоять, скорее всего, деревянная. Чеканная зернь сверху. Работа великолепная, серебро — без сомнения, н-да…