Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

обуви всю жизнь я боролась, и всю жизнь – безуспешно. Единственное, чего добилась, чтобы он, уже став руководителем цирка, каждый день надевал чистую светлую рубашку с галстуком. До тех пор галстук он носил только в клоунских репризах. А так ходил в ботинках без шнурков, в джемперах крупной вязки и мешковатых брюках. Бывало, наутюжу ему стрелки так, что муха ополовинится, а спустя время штаны уже мятые. Разумеется, ворчу, а муж: «Да не переживай ты, Тань. Все хорошо, они просто облегают мою фигурку. А она у меня, сама знаешь, оригинальная». Это пошло от старого портного еврея из Риги, на которого нас вывел Эмиль Теодорович Кио. Когда мы с Юрой пришли к мастеру, я сказала: «Видите, какой он у меня: сутулый, долговязый. Все потому, что в молодости, упав с лошади, сломал ключицу и одно плечо выше другого. Так что вам придется нелегко». Портной выслушал меня и произнес: «И ничего сложного. Просто у человека фигурка оригинальная. Всего лишь».

К семидесятипятилетнему юбилею цирк подарил Юре два роскошных, по спецзаказу сшитых костюма: черный и белый. Мужу они очень нравились, но как всегда он «схохмил»: «В балете Чайковского есть Одетта и Одиллия. А у меня теперь будет Одет и Одил». Бывало, подойдет к шкафу, откроет, языком цокнет: «Хорошие костюмы. Просто замечательные!» – и облачается в старый.

Белый костюм при жизни надевал трижды. В четвертый раз мы в нем Юру похоронили…

– Никогда я не слышал сам и другие мне не говорили о том, чтобы Юрий Владимирович выходил из себя, кричал, ругался. А вам с этим приходилось сталкиваться?

– Муж мой действительно был чрезвычайно скромным и очень выдержанным человеком. За все сорок семь прожитых вместе лет я, пожалуй, припомню всего несколько случаев, когда бы он выходил из себя. Однажды объектом его ярости стал Карандаш. Михаил Николаевич действительно мог прилюдно накричать, унизить коллегу. Хуже то, что зачастую его претензии выглядели просто как каприз. После того как ребята от него ушли и стали работать самостоятельно, Карандаш критиковал любое их начинание. Причем делал это в очень обидной, если не сказать оскорбительной форме. А уж когда у коверных Никулина и Шуйдина стало что-то получаться, Румянцев вообще потерял берега. Страшно ревнивый к чужому успеху, он ходил по цирку и с утра до ночи скрипел своим дискантиком: все это ремесленничество, примитив, который зрителю скоро надоест, вам не стоит обольщаться. И однажды Юра, который, чего уж там скромничать, в каждый номер всю свою душу вкладывал, не выдержал: схватил огромный топор, который выпросил для реквизита у какого-то мясника, и с криком «Убью-ю-ю!» погнался за Карандашом. Слава богу, цирковым удалось его догнать и отобрать «орудие возмездия».

В другой раз от Юры досталось на орехи сотруднику КГБ. Во время гастролей в Сан-Франциско наших цирковых пригласили в гости к обосновавшемуся за океаном Гарику Орбеляну – брату известного советского композитора и джазмена Константина Орбеляна. Гарик работал директором большого ювелирного магазина, жил в достатке и очень тянулся к русским. В его доме побывали едва ли не все советские артисты, которых гастрольная судьба забрасывала в Калифорнию. Там Юра получил от меня телеграмму о рождении нашего Максимки. И устроил «пир на весь мир». С Гариком у Юры наладились очень добрые отношения. Американец похвастался, что у него есть разрешение на боевое оружие, и показал пистолет. Кто-то из цирковых рассказал об этом одному журналисту, и тот разразился статьей «Американский шпион». В ней говорилось, что Гарик специально заманивает к себе советских артистов, чтобы выведывать у них государственные секреты. Глупость обвинения была настолько вопиющей, что газета даже опубликовала опровержение, подписанное в том числе и Юрой. Спустя время Гарик приехал в Москву. Мы, естественно, позвали его в гости. В момент застолья зазвонил телефон. Юра пару минут слушал, а потом как заорет матом! Я в ужасе – никогда не слышала в таком обилии столько «непечатных» слов – выскочила из кухни:

– Юра, что случилось?!

– Ты представляешь, это хмырь из «Конторы глубокого бурения», который нас сопровождает в зарубежных поездках, советует мне не принимать Орбеляна! Скотина эдакая!

И то были первые приличные два слова.

– Татьяна Николаевна, я на сто, да на двести процентов уверен, что не первый задаю вам такой вопрос, но все-таки, вы никогда не сожалели из-за того, что муж запретил вам сниматься в кино?

– Если совсем откровенно, Мишенька, то в далеком 1961 году я не просто сожалела, даже глубоко переживала запрет мужа. Ведь на пробах я «обошла» таких актрис, как Люся Гурченко, Алиса Фрейндлих, Светлана Немоляева. Лариса Голубкина уже потом появилась, когда я отказалась от сьемок. Но опять же как на духу признаюсь: я рада, что поступила единственно правильно. Возможно, и потому, что слишком любила Юру, чтобы рисковать нашими отношениями.

– Знаю, что вы часто называли Юрия Николаевича лодырем. Он обижался?

– Нет, конечно. Я же любя так его называла. Хотя, с другой стороны, честное слово, до сих пор не устаю поражаться одной доминантной чертой Юриного характера, которая тем более странно выглядит, если учесть все то, что ему удалось совершить при жизни. Я имею в виду десятки киноролей, сотни цирковых реприз, директорство в цирке, огромную его общественную работу, многочисленные съемки на телевидении и прочее, прочее. Как же он все это успевал – уму непостижимо. Ведь по естеству своему был отчаянным лодырем. Его обязанности по дому ограничивались спорадическим снабжением. В очередях он, понятно, не стоял. Приходил к директору магазина, говорил, что нужно, и пока они пили чай, на складе все взвешивалось, паковалось и приносилось. Юра отдавал деньги, товар пробивали на кассе, подсобные рабочие помогали загрузить покупки в багажник – и все. Но даже на такое не слишком затратное по времени и усилиям действие мужа подвигнуть было ой как непросто.

– Чего стоит в этом смысле случай с туалетной бумагой.

– Да, это уже анекдотом стало: теперь все усритесь. А я вот думаю, что именно из-за своей лени Юра всегда и всего покупал помногу. Просишь приобрести банку маринованных огурцов на салат – ящик привезет. Вместе пары кусков мыла упаковку приволочет. Излишками мы потом одаривали друзей и знакомых. Вот единственное, о чем мужа не надо было долго уговаривать, так это погулять с Максимкой.

– Это правда, что Макс назвал Юрия Владимировича однажды дядей, после очередных длительных гастролей.

– Увы, но правда. Максимку маленького ведь воспитала моя мама, царствие ей небесное. Во многом из-за этих длинных разлук муж все и всегда сыну прощал. Добиться,