Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

придется сойти. Видите, какая обстановка. Если узнают, что в поезде ребенок, меня же отдадут под трибунал. Тут я для вас собрал продуктов на первое время. Попытайтесь как-нибудь сами выбраться».

Едва мы добрались до привокзальной площади, как началась бомбежка. Мама толкнула меня на землю, прикрыла собой. Краем глаза я видела яму, в которую набилось множество людей: стариков, женщин с детьми. Одна из бомб попала прямо туда. Прошло семьдесят лет, но даже сейчас страшная картина стоит перед глазами: из разорванных тел фонтаном бьет кровь, куски человеческой плоти разлетаются на десятки метров и падают в пыль, некоторые – совсем рядом.

Не знаю, что стало бы с нами, если бы не мамин характер, в котором, кроме всепоглощающего оптимизма, присутствовала изрядная доза авантюризма. «Знаешь что? Мы пойдем с тобой в Сальск! – сказала убежденно, едва бомбежка закончилась. – Там большая станция, там и попытаемся сесть на поезд». Преодолеть пешком несколько сотен километров по жаре, бездорожью, под бомбежками, с двенадцатилетним ребенком и тяжелым багажом – решиться на такое могла только моя мама. На вокзале Сальска творилось нечто невообразимое. Люди, бросившие свои дома, пожитки, скот, бежали от фашистов. Однако в вагоны пускали только тех, у кого был полученный у начальника станции «литер». А у мамы начался приступ малярии: температура под сорок, вся горит, бредит. Решительностью я никогда не отличалась, но тогда взяла у мамы документы и пошла к начальнику станции. Не выдержала и разрыдалась – нечасто со мной такое случается. Начальник сжалился и дал «литер». Поезд довез нас до Астрахани. По дороге мне удалось выменять на продукты хинин, от которого маме полегчало. На астраханском вокзале она предложила: «Пойдем на запасные пути. Может, там какой-нибудь санитарный стоит? Попросимся, чтобы нас до Москвы подкинули». Обливаясь потом, тащимся через рельсы и вдруг слышим оклик: «Маруся!» К маме бежит офицер. Они обнимаются, целуются, а я стою и ничего не понимаю. Потом оказалось, что это мамин воздыхатель еще со времен ее молодости. К тому времени она уже несколько лет была в разводе, да и знала, что отец погиб буквально в первые дни войны, находясь в ополчении. Так что ответила на чувства друга.

Из Астрахани до Москвы мы благодаря маминому другу доехали с комфортом. В отдельном купе, с горячей трехразовой кормежкой. Нам удалось даже помыться. Часть «командирского» вагона была переоборудована в баню. Несколько месяцев прожили в столице. Потом маме предложили должность редактора многотиражки в поселке за Полярным кругом. Она согласилась: снабжение на Севере было куда лучше, чем в Москве, где начинался настоящий голод. За Полярным кругом мы провели почти год. Но Победу встретили дома. Мама устроилась литературным редактором в архитектурное издательство, где и проработала долгие годы. Не имея высшего образования, она обладала совершенно потрясающими знаниями в отечественной и зарубежной литературе, в истории, географии. В совершенстве владела французским. Веселый нрав, открытость, интеллект – во всем этом моя мама и Юра были удивительно похожи. Поэтому они сразу приняли друг друга, полюбили, подружились. Муж часто повторял: «У меня не теща, а вторая мама!» И действительно, она ходила на все цирковые премьеры зятя, по нескольку раз смотрела фильмы с его участием. Юрина мама Лидия Ивановна тоже интересовалась творчеством сына и очень гордилась его достижениями. А вот отец, Владимир Андреевич, сильно ревновал Юру: ко мне, к друзьям, да, наверное, и к успеху. Не помню случая, чтобы он хоть раз побывал на представлении сына в цирке или на премьере фильма с его участием.

Юра к своей известности всегда относился очень спокойно и никогда не «включал звезду». После выхода на экраны «Самогонщиков» ему едва ли не на каждом углу предлагали «сообразить на троих». Чтобы не обижать мужиков, Никулин придумал две отговорки: «Простите, ребята, я зашился» и «Я пустой, жена – стерва, все деньги отобрала!» Видимо, поэтому пошли слухи, будто Никулин «пил по-черному»? Да, в компании, под хорошую закуску Юра мог позволить себе «расслабиться», но «за грань» никогда не заступал. Помню, когда Юре и Баталову присвоили звания народных артистов РСФСР, муж пришел домой подшофе и позвонил снимавшемуся в Питере Алексею. И «народные» с места в карьер стали делиться скабрезными анекдотами. Я умоляла: «Юра, прекрати, ради бога! Вас же слушают телефонистки!» Зря подсказала. Присутствие незримой публики анекдотчиков только подзадорило. Вы знаете, Миша, что я тоже люблю анекдоты. Но эти байки для меня всегда были врагом номер один. Ведь услышав новую, Юра шел с ней ко мне первой. Следующим в списке был наш сын Максим, затем Ростислав Плятт, а потом – все подряд. Но даже слыша анекдот в сотый раз, я должна была на людях подхихикивать. Ну, не стоять же мне с каменным лицом, когда люди умирают со смеху!

Получая с каждым годом все новые звания, награды и премии, Юра совершенно не менялся ни в отношении к людям, ни в нашем семейном быту. Всем деликатесам предпочитал котлеты с макаронами и куриный суп с домашней лапшой. Если цирк выезжал на гастроли по Союзу, проблем никогда не возникало. Нас селили на квартиры с кухнями. Я с утра вставала к плите и, до того как отправиться на представление, умудрялась приготовить и завтрак, и обед, и ужин. Сложнее было за рубежом. Актеры, экономя суточные, везли с собой запасы супов в пакетиках, электрические плитки, кипятильники. Юра сразу мне сказал: «Таня, не будем с тобой мелочиться и крохоборничать. У советских своя гордость». Он любил это повторять. Юру вообще спартанские условия длительных командировок никогда не напрягали. Как старый солдат, на кулаке вместо подушки спать мог. А вот я, по правде говоря, часто расстраивалась. Мы зарабатывали очень приличные деньги внутри страны и хорошую валюту за ее рубежами. Однако руководство Госцирка никогда не отличалось щедростью при оплате транспорта и отелей. И как-то в одной из капстран я взбрыкнула: «Тебя, – говорю, – народного артиста, селят в такой паршивый номер! Простыни сырые, пара тусклых ночников. Потребуй, чтобы поменяли!» А он мне взял и спел из Окуджавы: «И пряников, кстати, всегда не хватает на всех».

Ну такой человек, что ж ты с ним поделаешь. Утром я проснулась, открыла жалюзи и приятно удивилась. Оказалось, что из нашего окна, выходящего на залив, можно, перешагнув через подоконник, оказаться прямо на залитом солнцем белоснежном песке пляжа. И номер мне показался не столь уж и крохотным, и простыни давно высохли. И больше никогда я не привередничала. А вот с пренебрежительной привычкой мужа к одежде и