Обвиняется в измене - Айя Субботина

Я и раньше зверел, когда видел ее в чужих руках. Когда Сашка крутился рядом, словно телок на поводке, когда заглядывал ей в лицо, словно она — самая большая невидаль. Мне казалось, что чем больше он будет вот так распускать хвост, тем больше шансов у него будет.

Но то, что я чувствую сейчас — это совсем другое.

Я вижу в его руках не просто женщину, которую хочу так, что абсолютно теряю голову, а женщину, которая была моей, пусть всего лишь одну ночь. Женщину, которая извивалась подо мной, стенала и кричала, просила еще, тянулась вслед за кончиками моих пальцев, потому что точна так же сходила с ума от нашей близости, как и я.

И теперь я вижу эту женщину в руках другого мужика. Практически чувствую, как его поцелуи стирают с ее губ все воспоминания обо мне.

Кровожадный внутренний голос нашептывает: «Просто, блядь убей его на хрен!»

Но тихий разума напоминает, что этот мудак — мой единственный брат, моя единственная родная кровь. И как бы сильно я не сходил с ума по женщине, я не должен поддаваться желанию разрывать на куски каждого, окажется с ней рядом.

Но это совсем не означает, что я не могу сломать ему руки, которыми он обнимает ее лицо, словно боится, что она сбежит.

Хрен знает, как я вообще оказываюсь на улице, как держу себя в руках, не делая и десятой части того, что хочу сделать. Только словно со стороны наблюдаю, как собственная ладонь падает на плечо Младшего, сжимает его, заставляя материться от боли, как потом толкаю его куда-то себе за спину, очень надеясь что он кубарем скатится с лестницы.

— Еще раз увижу, что ты с ним тут зажигаешь — на хрен убью обоих, —  шиплю в распахнутые от удивления губы Одувана, и с отвращением, тыльной стороной ладони, стираю с них влагу.

Пальцы дрожат, как у старого алкаша. Но это от напряжения, потому что мне приходится держать под контролем каждую мысль и каждое движение.

— Ты... мне больно! — вскрикивает Соня, потому что я продолжаю водить ладонью по ее уже абсолютно сухим губам.

— Очень хорошо, что больно, Софья Ивановна! — рявкаю я, и успеваю оглянуться прежде, чем Младший распрямится и потянется ко мне для удара в ответ. — Только, блядь, попробуй.

— Ты вообще охуел?! — орет Сашка, привлекая слишком много ненужного внимания.

— Ты уволен! — игнорю его вопрос, в ответ озвучивая то, что давно пора было сделать — Взрослый, чтобы лапать телочек? Ну так вперед, только сначала научить зарабатывать!

— Да на хрен ты мне надо! Думаешь, без тебя пропаду? Ты знаешь, сколько я на тебя вкалывал, как проклятый?!

— Знаю что ты истеришь, как сопливая девочка, у которой отобрали мягкое одеяльце, - издеваюсь я.

Не могу его, придурка, даже стукнуть как следует — брат все-таки.

Но вполне в моей власти сделать так, чтобы хотя бы здесь, у меня перед носом, сладкая парочка не тискалась, словно у них осталась последняя минута жизни. О том, как сделать так, чтобы Соня была полностью у меня под контролем, я подумаю потом.

— Ларина я еще с вами не закончил.

— Я с вами закончила, - огрызается она, но видимо мой взгляд в ее сторону слишком многозначительный, раз Одуван явно раздумывает выдавать всю заготовленную фразу.

— Мы поговорим об этом прямо сейчас, у меня в кабинете, Софья Ивановна.

Что ж, по крайней мере хотя бы у одного из нас еще на совсем отбило мозги, раз она молча возвращается к дверям и так же молча ждет пока я их открою. Только Младший, прежде чем уйти, орет мне в спину, что отцу Сони очень не понравится, как я обращаюсь с его дочерью.

Конечно, блядь, ему не понравится. Но сейчас это совсем не та проблема, о которой я хочу думать.

Со стороны мы с Соней точно похожи на арестантку и пристава, потому что я веду ее за локоть, точнее — почти волоку, ведь ей приходится изо всех сил переставлять ногами, чтобы успевать за мной.

А у меня просто отключился мозг: какой-то частью башки понимаю, что веду себя как мудак и урод, но это что-то вроде моей мести за все те дни, что я лежал в пустой постели и представлял, где она и что сейчас делает, и в этих долбаных фантазиях всегда был мой проклятый брат. И они там совсем не держались за руки.

— Ты ведешь себя как урод, — громким шепотом говорит Соня.

Не знаю, на что она рассчитывает? Что я вдруг перестану вести себя, как ревнивый баран?

— Денис Александрович, вам звонил… - Секретарша выразительно стреляет взглядом а Соню.

— Ларин? — на всякий случай уточняю я.

— Да. — Она трясется так, будто получила звонок с того света.

— Пятнадцать минут я занят, если позвонит в этот промежуток, скажи… Да что хочёшь скажи, потом переведешь звонок на мой телефон.

Не уверен, что она понимает, о чем я, потому что смотрит совсем не на меня, а на Одувана, которую я очень неласково затаскиваю в кабинет. Ну отлично, через пять минут об это будет говорить весь офис.

Как только за нами закрывается дверь, Соня тут же вырывает руку и отходит от меня на расстояние, которое даже больше, чем «очень прилично и без подтекста». И это даже к лучшему, потому что только так в голове хоть немного проясняется.

— Ты хоть понимаешь, что творишь? — Соня стоит возле моего стола и с досады не знает куда деть руки. — Хоть иногда понимаешь, что творишь и какие последствия могут быть у твоих поступков?

Я собираюсь сказать, что когда она рядом, та все мои мысли только о том, что я хочу обладать ею полностью, всегда, в любое время. И эти мысли такие громкие, что сводят с ума и глушат голос разума. Но стоит увидеть, как она слегка прикасается бедром к углу стола — и у меня снова пиздец в башке

— А ты хоть иногда думаешь о той ночи, мелкая зараза? — очень тихо, но с каким-то звериным рыком интересуюсь я. Нащупываю кнопку, которая закрывает внутренние жалюзи, чтобы весь офис не стал свидетелем того, что я абсолютно точно сегодня с ней сделаю. — Хоть раз вспоминала, как кричала от удовольствия? Закрывала глаза и представляла мой член у себя между ног? Сколько раз ты вспоминала обо мне, пока Младший…

Она не дает закончить: налетает словно девушка-призрак из кельтских легенд, и лупит ладонями по лицу. Несколько ударов я ловлю просто потому, что не ожидаю нее такай выходки. Еще один, чтобы окончательно протрезветь, а потом зажимаю ее тонкие, словно спички, запястья и толкаю обратно к столу.

— Ни разу о вас не думала, Денис Александрович, - шепотом, без намека на панику, мне в лицо злится эта мелкая дрянь. — Ни единой секунды.

— Врешь.

— Конечно, лучше обвинить кого-то во лжи, чем осознать, что ваши... постельные таланты не такие уж и выдающиеся.

Если бы я не знал, что она была невинной до меня, и я в ее жизни — первый мужчина, после этих слов я бы почувствовал примерно то же, что чувствует несчастный, на яйцах которого станцевали ирландский рил.