Обвиняется в измене - Айя Субботина

Хорошо, что сразу после этого злого монолога Оля делает страшные глаза, потом смотрит на часы, хватается за лицо и с криком «Она меня убьет!» вылетает из туалета даже не прикрыв за собой дверь. Я бы точно не смогла держать себя в руках и выдала бы настоящие чувства.

Денис правда разводится?

Из-за меня? Потому что пообещал мне?

В первые секунды после шока мне хочется как ненормальной прыгать до потолка и орать на весь мир, какая я дура, что не поверила этому человеку. Потом — крепко постучать себя по башке, затолкать подальше все страхи и пойти к нему. Нет, полететь! Забежать в кабинет, где он наверняка снова кого-то чихвостит, броситься при всех на шею и целовать, пока нам обоим уже не будут нужны слова, чтобы понять — мы предназначены друг другу.

Я споласкиваю рот, умываю лицо до острого покалывания под кожей, влажными ладонями прочесываю волосы, чтобы выглядеть хоть немного не такой помятой. Наверное, пока не представлюсь, Денис меня и не узнает. Почему-то эта мысль смешит, и я впервые за много дней искренне улыбаюсь. Даже «как в живую» вижу, как Денис меня стругает за все, а потом крепко обнимет, скажет, что я больной Одуван и отправит в кровать — выздоравливать и ждать его.

Когда я захожу в кабинет, Лена и Оля, как по команде поднимают головы в мою сторону.

Даже сквозь розовые очки эйфории ясно вижу, что обе смотрят на меня, как на покойника, о котором либо хорошо, либо ничего. Может быть, я снова не в курсе какой-то свежей сплетни? Господи, рабочий день начался час назад, я первый день после больничного, я не могу и, честно говоря, не хочу вникать в новости о том, кто с кем спит или уже не спит, или планирует спать.

— Приходила Маша из отела кадров... - на длинной паузе обрывает странное вступление Лена.

— И? — Я терпеть не могу такие нарочито драматические паузы. Тем более, когда для них вообще нет зрителей. — Что-то не так с моим больничным?

— Тебя... уволили, - заканчивает за свою боевую подругу Оля. — Какая-то оптимизация и сокращение, и…

— В общем, мы не очень поняли, но ты же стажерка и не работаешь по договору, поэтому тебе не обязаны...

Я медленно оседаю на стул и меня снова тошнит.

На этот раз прямо в ведро для бумаг.

Следующие несколько минут просто выпадают из моей жизни.

Эля и Лена наперегонки кричат, что нужно вызвать «Скорую», обвиняют, что я пришла на работу, чтобы всех заразить. Кто-то из них завет техничку. Я переползаю со стула на маленький диванчик в уголке, рядом со столиком, где у вас что-то вроде зеленого уголка. Тянусь в заросли лимонника, и от кислого запаха становится немного легче.

Денис меня уволил?

Этого не может быть. Скорее всего, какая-то ошибка, недоразумение. Возможно, он вообще не знает. Отдел кадров не обязан согласовывать каждую кандидатуру на увольнение, если она не из менеджера или топ-менеджеров. А стажеры, наверное, вообще расходный материал, пачками принимают, пачками увольняют. Я же сама просила, чтобы ко мне относились, как и к остальным, без оглядки на фамилию, А тут еще и на больничный ушла на три недели, не проработав и месяца.

— Не надо врача, - еле ворочая языком, прощу я и пытаюсь подняться.

Мне нужно пойти к Денису.

Поговорить с ним.

Все ему рассказать.

Если он разводится с женой, значит, я ему небезразлична. Значит, те слова он сказал в сердцах, потому что я тоже была так сильно неправа! Почему мы, женщины, часто сначала делает, а потом думаем?

Криво улыбаюсь, представляя, как появлюсь на пороге его кабинета: то ли бледная, то ли зеленая, то ли серо-буро-малиновая, с кругами под глазами и сопливым носом. Еще и не узнает.

— Охо-хо, —  причитает техничка, поглядывая на меня недовольным взглядом.

Была бы у меня фамилия попроще – услышала бы что-то покрепче.

Жутко неудобно - и я, как могу, заикаясь, прошу прощения.

— Беременная она что ли? — слышу в спину, когда потихоньку, шаркая ногами, как старушка, выхожу из кабинета. — Все утро в туалете тошнило, теперь вот…

Господи, здесь даже технички знают всю мою жизнь по минутам. Права была мама, когда говорила, что на родню депутата смотрят пристальнее, чем на него самого. Как будто мы какие-то экзотические насекомые в единичном экземпляре и сдохнем без внимания.

Коридор какой-то слишком длинный сегодня: иду-иду, а ему конца не видно.

И голове засело это проклятое «беременная».

Откуда?

В лифте нажимаю кнопку нужного этажа — и, пока кабинка поднимается вверх, мысленно, сама не знаю зачем подсчитываю дни с последних месячных. Что-то совсем не сходится. Они должны были начаться еще неделю назад. Я пытаюсь сосредоточиться, рисую в голове воображаемый календарь и начинаю зачеркивать крестиками даты. Вторник, среда, пятница, суббота…

Дверцы кабинки расходятся в строны и на меня, словно из телевизора, набрасывается картина: красивый. такой невероятно крепкий и мужественный, с дьявольской улыбкой в идеально сидящем на широких плечах костюме — Денис.

Я глупо прикрываю ладонью счастливую улыбку и не сразу понимаю, почему он даже не поворачивает голову, хоть я стою всего в метре, пусть и в распахнутой настежь кабинке лифта. Раньше он каким-то образом ухитрялся высмотреть меня там, где меня бы не нашла даже родная мать.

Но причина очень громко заявляет о себе. Веселым, каким-то почти клоунским смехом. И грудью такого размера, что страшно представить, которой она чуть не штурмует Дениса, как будто мир сошел с ума - и горы стали карабкаться на альпинистов.

— Ну так что, Анастасия Сергеевна, я дождусь от вас обещанного отчета через полчаса у меня в кабинете? — Он говорит приглушенно с хрипотцой, от которой у меня, несмотря на абсурдность ситуации, все равно бегут мурашки по коже.

— Конечно, Денис Александрович, будьте уверены, что выложусь на все сто, — откуда-то, как будто прямо из своей необъятной груди соглашается она.

Он собирается что-то ответить, но в эту минуту я слышу характерный щелчок, и чтобы не остаться запертой в лифте, неуклюже вываливаюсь наружу. Как-то не эффектно и очень глупо.

От Дениса, как всегда, пахнет дурманящей горечью. Как будто у него на столике стоит специальный флакон с дымом от тлеющих осенних листьев и можжевеловых веток. Я пытаюсь не вдыхать его слишком громко, но все равно распахиваю рот, чтобы сделать глоток, от которого снова кружится голова и в глазах проясняется.

Он словно моя персональная таблетка от этой ненормальной тошноты. Пара молчаливых секунд, пока мы смотрим друг на друга, словно нас придавило толпой в тесном вагоне метро, и я уже не чувствую себя ни мертвой, ни раздавленной. Я хочу чтобы он обнял мое лицо ладонями и сказал какую-то приятную нежность — и уволил этот двугорбый Эверест, пока я не сошла с ума от ревности.