Обвиняется в измене - Айя Субботина

Она очень старается показать себя крутой и сильней телкой, на выдержка изменяет ей, и Инна набрасывается на меня с кулаками, одновременно пытаясь зарядить коленом между ног. Хорошо, что я легко угадываю ее намерения и, скрутив по рукам и ногам, бросаю в постель.

— Что, хочешь прощальный секс? — Она исходит ядом.

Имеет право, потому что сейчас я веду себя как мудак. Только мна уже насрать и на ее яд, и на ее слезы. И уж точно мне не нужен прощальный секс. Это в кино бывшие устраивают феерические потрахушки, после которых решают, что в обшем, все не так плохо. В реальности, когда доходишь да развода после многих лет семейной жизни, о сексе, как о спасительном якоре, думаешь в последнюю очередь.

— Я знаю обо всех твоих махинациях, обо всех твоих счетах и двойной бухгалтерии.

— Очень хорошо, что знаешь. Готов поменять твой закрытый рот на компенсацию и развод в течение месяца без моральных претензий.

— Нет, Денис - скалится она. — Никакого мирного решения вопроса. Либо ты разводишься со мной и теряешь все, либо мы продолжаем жить как муж и жена, заводим ребенка и стараемся, насколько эта возможно, уважать друг друга и любить.

Инна так улыбается, как будто я уже упал к ее ногам, покаялся и сказал, что буду любить ее до крышки гроба и даже на том свете, куда отправлюсь раньше нее, чтобы выстелить для любимой дорожку лепестками роз.

— Инна, ты с ума сошла. — Ну а что еще ей сказать? Что мне хочется послать ее на хуй вместе со всеми претензиями и посмотреть, какой адвокат рискнет связываться с Ван дер Мейером в суде?

Нет, конечно, Инна может устроить мне проблемы, Было бы все легко и просто, я бы не выжидал время и не готовил почву, хоть, говоря па правде, последнюю неделю я жутко тупил и все потому, что Одуван торчала в голове двадцать пять часов в сутки. Но я никогда не боялся проблем, иначе не стал бы человеком, застраивающим столицу и регионы в первых рядах. Просто человеческая природа такова — и я не исключение — что нам всегда хочется избежать проблем.

— Это ты с ума сошел, — начинает злиться жена, и я на всякий случай предупреждаю, что если она еще раз протянет ко мне руки, я обеспечу ей отпуск в профилактории с душевнобольными, — Ты не посмеешь.

— А ты рискни.

Почему нельзя хотя бы уйти красиво? Взять деньги, квартиру, забрать все свои шмотки и цацки и, пока позволяет возраст, найти другого мужика и завести с ним орущее красное существо? Мы ведь не жили душа в душу и вопрос о том, что рано или поздно мы разбежимся, висел тем самым ружьем, которое в конце концов выстрелило.

— Уходи, Инна. Еще раз придешь сюда — добром это точно не кончится, обещаю. Я отдаю тебе квартиру, обеспечу хорошую сумму после развода и готов спонсировать начало твоего бизнеса, если ты пожелаешь им заняться. Все. Точка. Ничего больше. Мой адвокат позвонит и назначит встречу.

Она одевается как никогда быстро, но прежде чем выйти, оставляет за собой последнее слово:

— Мой адвокат с удовольствием обсудит с твоим адвокатом наш развод. Если ты думаешь, что отделаешься легким испугом, то мне тебя очень жаль. Я не для того столько лет терпела твои измены и унижения, чтобы «уйти красиво».

— Не вопрос, дорогая, - уже издеваюсь я, потому что брать меня «на слабо» не самая лучшая стратегия. — Надеюсь, ты уже придумала, чем будешь зарабатывать на жизнь и съемную комнату.

— Ты уверена, что тебе уже можно было выходить на работу? — спрашивает Оля, протягивая мне новый моток бумажных полотенец. — Выглядишь ты хреново, если честно. И, знаешь, когда у человека был грипп, а потом его вот так тошнит, это тянет на кишечную инфекцию, а от них, между прочим, умирают за три дня.

Что мне ей ответить? Что мой грипп существовал только на бумажке и что тошнота появилась всего пару дней назад и абсолютно точно не может быть причиной никакой дурацкой инфекции?

Я промокаю губы, пытаюсь распрямиться, но меня снова выкручивает, причем на этот раз так сильно, что из глаз градом льются слезы.

Это наказание за вранье. И за все остальное, о чем я стараюсь не думать последние две недели. Точнее, уже три.

— Может, «Неотложку»? — Оля старается держаться от меня на расстоянии, когда я, наконец, добираюсь до умывальника и на полную мощность откручиваю вентиль. — Ты реально зеленая, как Шрек.

Зеркало подсказывает, что если моя коллега и преувеличивает, то совсем немного.

Я действительно хреново выгляжу: синяки под глазами, впалые щеки, сухие искусанные губы. За последние несколько дней бунта моего желудка против абсолютно любой пищи, я похудела до состояния, когда можно будет гордо хвастаться фотками в сообществах булимийной эстетики.

— Мой тебе совет. — В отражении у меня за спиной Оля делает лицо человека, который знает страшную тайну, о которой нельзя говорить, но которую уже все равно все знают. Все кроме меня. — Лучше иди еще раз на больничный. На месяца два или три. Или вообще уходи из этого дурдома. Слушай, ну ты же не такая, как мы: тебе не нужно горбатиться тут и терпеть нашего Тирана, потому что нужна на что-то жить, а он хорошо платит.

Она не называет его имя, но в груди все равно происходит маленький взрыв.

Три недели, пока я пыталась привыкнуть к новым правилам моей жизни, я делала вид, что не думаю о нем, не вспоминаю его имя, его запах, его поцелуи. Но если бы у меня на лбу был счетчик каждой мысли о Денисе, устройство наверняка бы сгорело после первого дня использования. Потому что я думала об этом человеке чаще, чем раз в секунду.

Я жила им.

Я сходила с ума, потому что каждую секунду ждала чуда, даже если бы оно было безумным, не логичным и слишком сентиментальным. Мне, как маленькой девочке, хотелось, чтобы мой Черный рыцарь послал всех, как умеет только он, приехал в мой личный одинокий замок, нашел пару нужных слов для моих родителей, после которых даже моя мама перестала бы быть Огнедышащим драконом. А потом взял меня на руки и сказал, что будем вместе всю жизнь.

И самое главное — что свободен и только мой.

А я бы обняла его, поцеловала и сказала, что сделал его брат, и почему я пошла на весь этот фарс, о котором Денис, конечно же, уже знает.

— А что случилось у нашего Тирана? — стараясь говорить совершенно сухим голосом, спрашиваю я, подставляя ладони под тугую струю. Вода такая ледяная, что кончики пальцев мгновенно немеют и это почему-то невыносимо приятно.

— Развод - понизив голос, сообщает Оля. — Представляешь? Наш гуляка и бабник решил стать официальным холостяком. А его жена, говорят, очень против того, чтобы терять такой жирный кусок пирога.

Развод?

— Это какая-то шутка? — Я выключаю воду и прикладываю холоднее пальцы к припухшим векам.

— Нет, прикинь? Когда в семьях такие деньжищи, люди не разводятся. Землю грызут, но не разводятся. Потому что в процессе обязательно такие трупы всплывают, что лучше не знать. Видимо у нашего Тирана девять жизней, раз он такой смелый. Жена точно сделает его кошелек легче. И будет права, потому что таких кобелей нужно обязательно наказывать. И если не нам, простым смертным, суждено это сделать, то пусть хоть богема иногда спиливает им рога.