Обвиняется в измене - Айя Субботина

Я знаю, зачем мы здесь.

И я знаю, что будет дальше. Мать всучит доктору энную сумму за то, чтобы он держал рот на замке, объяснит, что проблема крайне деликатная и, если вдруг он решит растрезвонить об этом хоть одной живой душе, его карьера сможет продолжиться только где-то на крайнем севере на пернатых и копытных пациентах. А потом, когда шкурные вопросы будут решены, ко мне выйдет улыбчивая сердобольная медсестра, возьмет под руки, как маленькую, и отведет в комнату, где из меня вынут маленькую беспомощную жизнь.

Так должно быть.

Мне всего девятнадцать, я не замужем и мой отец — влиятельный чиновник накануне выборов. Любое пятно на его репутации будет означать провал предвыборной компании.

А раз ошибку сделала я, то не мне решать, исправлять ее или оставлять расти до положенных девяти месяцев.

Так считает моя мать. Такие мысли она вдалбливала мне в голову все утро, пока ходила по гостиной с телефонам в руках.

Я не могу быть беременной. Мне это запрещено, потому что я — Ларина, и не имею права на личную жизнь и, тем более, на внебрачных детей.

Денис снова молчит. Ни звонка, ни сообщения, ни намека на то, что ему не безразлична моя жизнь. Видимо, он снова придумал подтекст моему вчерашнему побегу. Решил, что «малолетка» снова взялась за старое и отказалась принимать взрослые правила игры. Понятия не имею, почему не могу позвонить первой, дать знать, что у меня происходит и спросить, что нам теперь делать. Как будто внутри стоит большой предохранитель, не дающий взять в руки телефон и набрать по памяти знакомые цифры номера. Ненавижу себя за это ребячество, но... все равно не могу.

Он ведь мужчина он обещал, что будет со мной, несмотря ни на что.

Пусть сделает что-нибудь!

Дверь открывается - и на мгновение мне чудится высокая темноволосая фигура в проеме. Даже почти слышу знакомый древесный аромат его парфюма, смешанный с нотками кожи, но наваждение развеивается, потому что это всего лишь молодой врач. Он заглядывает в кабинет, просит разрешения войти, и я снова остаюсь одна.

Внутри что-то переворачивается. Как будто та маленькая жизнь, которая пока размером с горошину — или даже меньше — понимает, что вот-вот перестанет существовать, решает предпринять отчаянную попытку разубедить меня в этом.

Во мне живет маленький Денис.

Не знаю почему я так уверена, что это мальчик. Но это действительно мальчик, я просто знаю, как и то, чей он, и что глаза у него будут темные, а ночи с ним — бессонными и приятно утомительными.

Я не хочу избавляться от этой мечты.

Осознание того, что мне здесь не место, заставляет вскочить на ноги и выбежать в коридор. Это не больница, а настоящий муравейник: поворот влево, поворот вправо, еще один вправо, два влево. Арки и лестницы, двери, за которыми раздается взрыв женского хохота. Как выбраться из этой проклятой клиники?!

— Софья! — Мама догоняет меня уже на крыльце, где я на ходу застегиваю пальто. — Софья, Стой!

— Мам, я не буду этого делать! — стараясь стряхнуть ее руку, говорю я, — Я не убью своего ребенка.

— Это еще не ребенок, эта вообще еще не жизнь - поправляет она.

Сбегаю по лестнице, накидываю капюшон, потому что с неба сыплет мелкая снежная крупа. И вдруг, как будто в моем организме перестает сбоить испорченная программа и все становится на свои места, чувствую себя абсолютно здоровой. Ничего не болит, меня не тошнит, и голова больше не кружится от любого громкого звука.

— Это мой ребенок. И я не сделаю аборт. Никогда.

Она поджимает губы, медленно спускается ко мне и со всего размаху дает по щеке. На минуту даже темнеет в глазах, но я быстро прихожу в себя, наверное, потому что ожидала чего-то подобного. Мы долго смотрим друг на друга, и я впервые в жизни не хочу отвести взгляд.

Во мне растет маленькая жизнь. Мне уже стыдно бояться собственной матери.

— Ты сделаешь аборт, Софья, или можешь не возвращаться домой и забыть о том, что на твоих картах безразмерный кредитный лимит.

— Мам, у меня работа есть - без злости улыбаюсь в ответ на ее отчаянную попытку удержать меня шантажом. — Мы не пропадем.

Хочется в это верить.

Я знаю, что мать не побежит за мной. По крайней мере, не сейчас. Она меня любит, по-своему желает счастья и обязательно попытается отговорить от опрометчивого поступка, но для начала даст мне возможность на собственной шкуре почувствовать «все прелести» жизни без родительской поддержки. Не удивлюсь, если в течение часа и правда заблокирует все мои карты.

На минуту, пока я меряю шагами грязный от подтаявшего снега проспект, во мне просыпается маленькая испуганная девочка и предлагает подстраховаться и снять хотя бы немного наличных. И я даже считаю ее предложение разумным, пока не замечаю в очереди к банкомату женщину с девочкой лет пяти. Обе одеты намного скромнее меня, но мать с таким восторгом говорит малышке, что сейчас они пойдут покупать «ту самую куклу», что мне становится стыдно.

А что я скажу своему ребенку? Что гордо заявила о своей самостоятельности, а сама потихоньку таскала деньги у родителей из кошелька?

У меня есть работа. Денис сказал, что я буду его помощницей. Да, придется как-то заново согласовывать свой рабочий график и учебу, но я смогу. Я же не безрукая и не безногая. Я достаточно взрослая. Чтобы стать матерью, а значит, достаточно взрослая и для всего остального.

Я захожу в ближайшее кафе, заказываю чай и постную плюшку. И меня даже не подворачивает, пока я, жадно отламывая кусочек за кусочком, жую кусочки теплой сдобы.

Нужно позвонить Денису, договориться о встрече за пределами офиса и все ему рассказать.

Его развод закончится через месяц-два, пусть три. За это время я еще не буду выглядеть колобком, мы сможем официально заявить о наших отношениях - и это не нанесет вреда репутации моего отца. А потом, когда мои родители узнают, что стали дедом и бабушкой, мы громко и со слезами помиримся.

Я блаженно прикрываю глаза, пока в голове снова и снова «показывают» цветное кино моей счастливой будущей жизни. Главное знать, чего хочешь, и не бояться трудностей.

Через пару минут, когда от плюшки остаются только крошки, и я как раз раздумываю, стоит ли заказать еще одну, сумка начинает подскакивать на коленях от настойчивой вибрации входящего звонка. На экране имя «Саша». Я отключаюсь, но он настойчиво звонит снова и снова, а потом, когда я игнорирую десяток звонков подряд, присылает сообщение: «Возьми трубку или я сделаю то, что обещал».

Тошнота снова колышется в области горла, но на этот раз ребенок совсем не при чем.

Это злость. Такая огромная и противная, что ей тесно внутри меня, и приходится на всякий случай прикрыть рот рукой. Пытаюсь при этом еще и мило улыбаться официантке, которая опасливо костится на меня из-за угла около прилавка.