Черное море. Колыбель цивилизации и варварства - Нил Ашерсон

Внутри терминала еще тлели какие‑то угольки деятельности. Шеренга сувенирных магазинов и киосков дьюти-фри была закрыта ставнями, а некоторые, очевидно, разграблены. Но на одном из верхних ярусов, рядом с огороженным лентой провалом в полу, я обнаружил маленький буфет, который был открыт. Больше того, там продавали кофе, который стал в Одессе почти такой же редкостью, как бензин и дизель. Какое‑то украинское семейство уже нашло дорогу в буфет, пробравшись через неосвещенный вестибюль, а затем по лестнице, заваленной щебнем, и жизнерадостно распивало крымское шампанское.

Выйдя из терминала и пройдя вдоль причала, я увидел впереди у края дока изящную серую “хонду” со слегка тонированными окнами. Она была новенькой, и так недавно сошла с японского грузового судна, что еще не имела номерных знаков. Подойдя к машине, я увидел через затемненное стекло двух мужчин на передних сиденьях: оба наклонились вперед, чтобы занюхать дорожки порошка, рассыпанного по приборной панели. Я увидел их, и один из них, неспешно откидываясь на спинку, увидел меня. Казалось разумным ускорить шаг. Через пятьдесят ярдов я миновал пост береговой охраны: офицер внутри поглядел на меня и на “хонду” без видимого интереса, затягиваясь сигаретой.

Одесса и раньше переживала такие времена, периоды (иногда длящиеся годами), когда ее сердцебиение замирает и на улицах воцаряется тишина, когда какая‑то катастрофа замораживает порт и судоходство, как январский лед, и отрезает город от Черного моря. Но такие периоды естественны для этого города – порта, наспех выброшенного на пустынный берег, чтобы ввести Новороссию в капиталистическую эру спадов и взлетов. В Одессе всегда или пировали, или голодали.

Иностранцы построили Одессу и правили ею от имени Российской империи, и прошло больше 25 лет, прежде чем генерал-губернатором стал русский. Большинство ее градостроителей были французскими эмигрантами: герцог Ришелье, которому предстояло стать отцом, благодетелем и опекуном одесских детей; граф де Мезон, который был президентом руанского парламента до Французской революции; Александр де Ланжерон, чьим именем теперь называется часть города и широкий пляж к востоку от гавани, где по‑прежнему купаются и ловят рыбу дети. Архитекторы были обычно итальянцами, как и первое поколение хлеботорговцев, итальянский же был официальным языком торговли в ее ранние годы. Судоходным делом занимались по большей части греки. Поставщиками зерна, ради которых и существовала Одесса в первые сто лет, были крупные польские землевладельцы, чьи поместья находились далеко в глубине страны, в Подолье и Галиции. Их государство было в конце концов уничтожено в результате Третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году, через год после основания Одессы, и теперь эти восточные польские магнаты приспосабливались жить как подданные царя, иногда довольно охотно.

Город стремительно разрастался. Спустя два года после его официальной закладки, прошедшей на пыльном строительном участке на крутом берегу между степью и морем, в Одессе был собор, фондовая биржа и управление военной цензуры. К концу первого года, в 1795‑м, там было немногим более двух тысяч жителей, а к 1814 году их было 35 тысяч. Это был тот год, когда Ришелье, подлинный основатель, сел в свою карету и, несмотря на сетования горожан, отбыл обратно во Францию. С собой он взял один небольшой чемодан, в котором лежали его мундир и две рубашки. Все остальное он раздал. Его состояние было передано в фонд помощи бедствующим переселенцам. Оставленные им книги составили библиотеку Одесского благородного института, который он основал и который позже был назван в его честь Ришельевским лицеем[33].

Он был человеком Просвещения: энергичным, аскетичным, всесторонним, одиноким. Ришелье, чья статуя прорезает небо на вершине Потемкинской лестницы, был счастливее среди переселенцев, чем среди российских чиновников – своих подчиненных. Как градоначальник, а затем генерал-губернатор Новороссии, он предвкушал, как создаст новую Америку, где изгнанники и честолюбцы всех стран соберутся, чтобы жить и торговать свободно. Крепостное право не преследовало украинских и русских крестьян, которые туда переселялись, и Ришелье заботливо вводил их в среду немецких, греческих, молдавских, еврейских и швейцарских колонистов, которые обучали их как современным методам ведения сельского хозяйства, так и жизни на свободе. В общей сложности более миллиона человек эмигрировали, чтобы найти пристанище под его защитой. Особенно привязан был Ришелье к ногайским татарам, подпавшим под его неотразимое влияние. Он был доволен, что склонил этих степных кочевников к оседлости. Для них среди их новых виноградников над морем он построил каменную мечеть и дома для их мулл.

Первая одесская катастрофа случилась в 1812 году, еще при Ришелье. В тот август там разразилась эпидемия чумы. Ришелье закрыл все общественные учреждения, включая новую Итальянскую оперу, и приказал горожанам сидеть по домам. Он разбил город на пять изолированных округов, в каждый были назначены врач и инспектор (четверо из пяти докторов умерли). По широким пыльным улицам проезжали теперь редкие экипажи с черными или красными флагами: первые означали покойника, вторые – зараженного пассажира. Патриша Херлай в своей книге Odessa, A History пишет: “Каторжников, одетых в черные кожаные костюмы, пропитанные маслом, и по‑прежнему в кандалах, посылали очищать зараженные дома через двадцать дней после выноса покойника”.

Но чума была только заминкой в экономическом буме Одессы, который шел теперь полным ходом. Объемы экспортной торговли через ее порт между 1804 и 1813 годами выросли втрое. Затем неурожаи в Западной Европе, совпавшие со стремительным перевооружением после бегства Наполеона с Эльбы, превратили прибыль от торговли зерном в фонтан легких денег, который начал ослабевать только около 1818 года. По Адрианопольскому мирному договору 1829 года побежденная Османская империя была вынуждена предоставить русским судам свободный проход через Босфор и Дарданеллы; новый экономический бум наступил в Одессе в 1840‑е, еще один последовал за отменой Британией “Хлебных законов”[34] в 1847 году и продолжался до тех пор, пока не разразилась Крымская война.

С нее началась длинная череда бедствий. Война, которая повлекла за собой моментальное прекращение морской торговли, сама по себе была достаточно опасна. Англо-французская морская эскадра обстреляла Одессу 10 апреля 1854 года, убив множество горожан и повредив ряд крупных общественных зданий – например, дворец генерал-губернатора, который был построен на краю низкого холма над портом и представлял собой легкую мишень. Ядро застряло в пьедестале памятника Ришелье, где оно находится по сей день. Однако честь города была спасена благодаря артиллерийской батарее, которая стояла на оконечности одного из молов: командовавшему ею прапорщику Щеголеву удалось вывести из строя британский военный фрегат Tiger. Он сел на мель где‑то неподалеку от мыса Ланжерон. Одна из трофейных пушек с “Тигра” установлена теперь в конце Приморского бульвара, величественной террасы, бегущей по краю обрыва у вершины Потемкинской лестницы. Но в то же время Крымская война стала началом упадка Одессы. Несмотря на все более серьезную конкуренцию со стороны американской пшеницы, Одесса, избалованная своим статусом порто-франко, который способствовал торговле, но одновременно отрезал гавань от российского внутреннего рынка таможенной границей, не давала себе труда развивать промышленность и другие отрасли.