Наперегонки с ветром. Идеальный шторм - Лера Виннер

как будто между делом, и вместо приятного сдержанного смеха у меня получилась только рассеянная нервная усмешка:

– Теперь, видимо… Странствовать пешком и просить милостыню на беременную… лошадь…

Похожий на глухой скулёж короткий полустон сорвался с губ сам собой, и Кайл ухмыльнулся шире.

– Это должно быть очень увлекательно. Я думал, может быть, откроешь пекарню. Раз у тебя обнаружились настолько неплохие задатки.

Он крепко прижал ладонь к горячей и скользкой нежной кожей, двинул ею резче, и я окончательно потеряла нить разговора, хватая воздух.

– Ты!..

– Мудак, да. Я помню.

Он почти издевательски легко поцеловал меня в кончик носа, и я тут же зажмурилась, потому что его пальцы оказались внутри. Сразу два.

И правда, возмутительно просто.

Смотреть ему в лицо было невыносимо, под веками пекло, но я почувствовала, как мои губы дрогнули от нетерпения.

Едва ли ему потребовалось бы много, чтобы заставить меня просить, а с учетом того, как часто мы думали в последнее время об одном и том же…

Кайл молчал.

Только придвинулся ближе, чтобы видеть как следует и ничего не упустить – слипшиеся ресницы и сорванное дыхание, так выразительно отвердевшие соски.

Этот взгляд ласкал не хуже прямых прикосновений. Под него хотелось подставляться и вместе с тем – закрыться от него, потому что происходящее становилось чересчур откровенным. Почти болезненно личным.

Он продолжал брать меня пальцами, не касаясь свободной рукой и больше не целуя, даже не сминая как следует подол рубашки, и наравне с физическим удовольствием нарастало изумительно ощущение почти что загнанности.

Возможности просто довериться и не ограничивать себя, подчиниться полностью, заведомо зная, что ему никогда не придет в голову по-настоящему меня подавлять.

“Тебе ничего не стоило её сломать”, – собственный, но в то же время чужой голос, голос Эмери, прозвучал в мозгу отдаленным эхом.

Ему ведь и правда ничего не стоило.

Понемногу, постепенно…

Однако вместо этого он, стараясь быть готовым к любым неожиданностям, сделал все, чтобы я смогла благополучно жить без него.

В то время, когда я не думала об этом вовсе.

Еще не теряя терпение, но постепенно приближаясь к этому, Кайл толкнулся глубже, прижал основание ладони к самому чувствительному месту, и, воспользовавшись тем, что для этого ему пришлось прижаться ко мне теснее, я повернула голову, мазнула по его подбородку губами.

– Еще.

Мне хотелось потянуть время, помучить еще немного его и себя, но не прерывать этот момент.

Из-под ресниц я видела, что взгляд у него сделался почти таким же потусторонним, как был в кабинете.

Так и не ответив, он лишь немного сбавил темп, но стоило мне прикусить губу, чтобы очередной стон не вышел слишком громким, двинул пальцами резче.

– Кай!.. – вместо справедливого возмущения вышел приглушенный всхлип.

Сделав вид, что не расслышал, он повторил еще раз, и еще, и еще.

– Нечистый бы тебя побрал, Кайл!..

Я сжала его волосы на затылке, и в ответ он прикусил мне губу сам.

Солоно, до крови.

Так, что на этот раз мы целовались почти до изнеможения – до того момента, когда он, тяжело дыша, упал на спину рядом.

Комната вращалась, ветер за окном продолжал выть, хотя и небо сделалось уже грязно-серым, пасмурным. Рассветным.

– Мудак, – я хрипло засмеялась, потому что настроение было восхитительным, и толкнула его кулаком в бедро.

Пальцы дрожали, в голове и на душе было благословенно пусто и бесконечно хорошо.

– Абсолютный, – Кайл согласился с такой готовностью и таким самодовольством, что на этот раз мы засмеялись вместе.

Решив даже не пытаться встать, я перекатилась на него, устраиваясь поперек живота.

– Я начинаю думать, что ты просто нашел самый надежный способ заткнуть мне рот.

– Возможно. Отчасти.

Мы наконец встретились глазами.

Это было неизбежно, но я все равно замерла, не решаясь ни пошевелиться, ни вдохнуть.

Мы все еще как будто пробовали.

Как будто узнавали заново, сверяли старые карты с новыми системами координат.

Не спеша заходить безвозвратно далеко, двигались по самому краю.

Даже при всем желании я не смогла бы вспомнить, в какой именно момент поняла: что бы мы ни делали, насколько бы вопиюще непристойно и откровенно, подчас даже некрасиво или грубо это ни было, оно никогда и ни при каких обстоятельствах не станет грязью.

Самые запредельные шутки, самые порицаемые добропорядочными людьми предпочтения – при всей огромной разнице в опыте и воспитании нам удивительным образом нравилось одно и то же.

После того, как я в первый раз ласкала его губами, сгорая от стыда и азарта, он уложил меня себе на грудь и гладил долго и ласково.

Без лишних и ненужных нам обоим слов. Для деревенской девицы, да еще и никогда не бывавшей замужем и не знавшей пресекающих любую неловкость ударов от мужчины, это было запредельно.

Еще более немыслимым стало, когда резкое, пренебрежительное, употребляемое, как правило для того, чтобы оскорбить, слово «отсосать» оказалось неизменно желанной провокацией.

Он знал, что говорить у обочины той деревенской дороги.

Потянув край его рубашки вверх, но не трудясь снять её, я влажно провела губами по животу и ребрам. В рамках маленькой мести за тот разговор укусила под ними.

Кайл тут же перехватил меня за волосы, сжал не больно, но крепко, вынуждая поднять лицо.

– Кто разрешал?

Это было давнее и нерушимое правило: ему можно, мне нельзя.

В отличие от меня, он больше любил оставлять отметины и видеть их, чем носить на себе.

Исключение составляли только те часы, в которые я терялась настолько, что не вспомнила бы даже собственного имени.

Небольшое поощрение за готовность довериться настолько безоглядно.

Сейчас же я улыбнулась ему пьяно и нагло и двинулась ниже, а он не стал удерживать, потому что держать концентрацию нам обоим не хотелось.

А вот сосредоточится друг на друге и этом ленивом, но таком ослепительном предутреннем удовольствии – более чем.

Я медленно провела от основания вверх языком, оставляя широкий влажный след, и только потом быстро собрала волосы, скрутила их в узел.

Будто в насмешку Кайл тут же распустил его, но перекинул их на бок.

Так, чтобы ему было приятно смотреть, а мне – удобно двигаться.

Обхватив губами, я пропустила его глубже, постаралась дышать так, чтобы можно было свободно двигаться как можно дольше, не прерываясь для того, чтобы глотнуть воздуха.

Так медленно, как только могла, хотя и знала, что ему хочется быстрее.

Без смысла, без попытки передать прикосновением то, что