Месть базилевса - Николай Бахрошин

Нет, грех жаловаться, судьбою он не обижен. За ту, первую доблесть на стенах армянской крепости молодой солдат Клемен был награжден пятью золотыми солиди и назначен декархом – командиром контубернии из десятка воинов. Низший, но офицерский чин. Начало карьеры! Наивному восемнадцатилетнему парню, крестьянину из захудалой деревни на далеком острове Крит, завербованному в имперскую армию за рост и силу, тогда казалось – весь мир открывается перед ним. Дух захватывало – все казалось волнующим, ярким и обжигало радостью. Как в еще более давние времена, на родном Крите, где он, подросток, подглядывал за Грацией Каленой, что купалась полностью обнаженной в укромной бухте.

Восторг того, подросткового самоудовлетворения вспоминается даже теперь, когда он уже перепробовал бессчетное число женщин разной наружности и цвета кожи. Солдаты, знал он, за глаза называют своего комита Живчиком. Втайне он гордился этим грубоватым признанием его мужской мощи. «Бери все, что можешь, если дают, а если не дают, бери силой!» – принцип ветерана.

В походах – да, силой, а в мирное время без того можно купить любую красотку, вопрос лишь в цене. Проституция в империи давно стала таким же уважаемым занятием, как ремесло чеканщика или суконщика. В публичных домах теперь подрабатывают и замужние женщины, и это не мешает им считаться богобоязненными и добропорядочными. Церковь, строгая в вопросах нравственности, признала в конце концов, что в такой форме и в специально отведенных местах совокупление женщин с мужчинами не является блудом, а просто работа для обеспечения семьи. «Вольность нравов есть признак цивилизованности!» – так выражаются теперь константинопольские умники. Отцы церкви до сих пор колеблются лишь по поводу официального разрешения домов для садомитов, но этот вид греха комита не интересовал…

– Впрочем, о чем это он? – одернул Клемен сам себя. Нашел время думать о грудях и жопах.

Ладно, базилевс обещал…

Все-таки на душе у ветерана было не спокойно. Комит в который раз спрашивал себя: правильно ли он поступил, не сразу сдав крепость? Стратиг Фракии еще весной намекал ему в приватном разговоре, что войска Риномета должны пройти, но как-то так намекал, что и уцепиться не за что. Он, стратиг, патрикий Менандр Акоминат из древнего рода Акоминатов, веками владеющих богатыми землями к югу от Константинополя, был мастером сказать много и не сказать ничего. Аристократы, наверное, такую змеиную гибкость с молоком матери впитывают, а ему, критскому крестьянину по рождению, разбирайся!

Когда-то, деревенским пареньком, он ненавидел город как средоточие злобной силы, как ненавидят его все крестьяне империи. Именно в городе жили хозяева их земель, именно оттуда приходили сборщики налогов империи и арендной платы, туда приходилось отвозить большую часть урожая, продавать даже необходимое, с трудом наскребая на платежи из-за фиксированных цен на продукты, установленных в том же городе. «Да в городе у любого разносчика-водоноса больше монет в кошеле, чем у крестьянина, надрывающегося на полях!» – со злостью говорили в деревне.

Потом, став военным, Клемен также сильно начал ненавидеть родовую аристократию. Патрикий Менандр раза в два моложе его, на его холеном, надушенном, умащенном как у шлюхи теле вряд ли отыщется хоть одна боевая отметина, а он – стратиг. Связи! Он же Акоминат, чтоб ему трижды в день блевать черной желчью!

«Хорошо бы пропустить, комит, хорошо бы поддержать… Над Тиберием теперь даже придворные шуты издеваются втихомолку… Да, базилевс, который во сне вскрикивает от страха, как ребенок, наслушавшийся ужасов, – это надо признать… Но – долг, мой комит, долг солдата… Хотя, конечно, комит, на твое усмотрение… Кто отвечает за крепость? Ты отвечаешь, тебе решать…»

Так говорил высокородный патрикий, кружил словами, как коршун в высоком небе. И ничего не сказал в итоге. В бою – проще. Там или атакуешь, или обороняешься, в любом случае понятно, что делаешь. А если все-таки непонятно, спасай собственную шкуру – с этим никогда не ошибешься. В политике по-другому. Скажешь – да, ошибка, нет – тоже ошибка. Пробуй, найди между «да» и «нет» золотую середину…

Но он нашел, кажется. Комит рассудил так: крепость нужно сдать, Тиберий вряд ли удержится. Леонтий пришел к власти при поддержке армии, а заговор его преемника вызрел в придворных кругах и штатском управлении. Среди военных этот узурпатор никогда не был популярен, с годами ситуация только ухудшилась. В армии Тиберия ценят не дороже медной нумии, особенно после того, как он сменил целый ряд опытных боевых командиров на всякую сволочь, преданную ему лично. Пока это коснулось центральных фем, окраины не трогали, но и здесь знали и волновались. «Пуганый так напряженно думает о том, как сохранить власть, что управлять империей ему некогда», – так говорили между собой высшие офицеры.

Только крепость сдавать не сразу! Для начала показать Риномету, как могут обороняться опытные войска за добротными стенами. Как говорят поставщики-купцы, с которыми он постоянно ведет дела, давая им заказы на поставки для войск и получая с их прибылей свою долю: развернуть товар лицом к покупателю, ха-ха…

Пусть сын Бородатого знает, что его поход на Константинополь успешно начат лишь при содействии комита Максима Клемена. Пусть поймет, что военачальник с таким умом и доблестью (к тому же на исходе пятого десятка лет способный скакать по девкам, как конь, – это ли не признак силы и мужественности?) достоин большего, например должности стратига фемы. Хотя бы вместо женоподобного Акомината, который, рассказывают, склонил на содомский грех всех своих молодых офицеров, кто посмазливее.

Полководец, чтоб его черти отымели лопатой для солдатского нужника!..

Приняв решение, комит Клемен даже восхитился собой. Как тонко рассудил! Одновременно не отступая от долга солдата и в то же время выказывая лояльность будущему правителю. Кто говорит, что сын крестьянина не способен к политике?!

Тогда он восхитился собственным умом…

Сейчас, садясь на коня во дворе крепости, комит почему-то не чувствовал себя так уверенно. И кости ломит, будто опять простудился… Здесь, рядом с Гнилым морем, которое солдаты попросту называли Болотом дьявола, все время чего-нибудь ломит – то кости, то зубы, то старые раны…

* * *

Прав он или не прав?

Этот вопрос назойливо, как крики уличного торговца с похмелья, вертелся в голове ветерана, когда старшие офицеры выехали из ворот крепости и направились к ставке нового базилевса.

Быстрые болгарские конники скоро окружили цветастую кавалькаду ромеев – принарядились-то все. Болгары гарцевали вокруг, возбужденно переговаривались, насмешливо улюлюкали, но в целом вели себя достаточно мирно.

Максим Клемен делал вид, что не обращает на них внимания. Пусть скалятся, от него не убудет. Он ехал спокойно, сдерживая коня. Смотрел прямо перед собой, высоко вздернув тяжелый, с годами расплывшийся подбородок. Прямая посадка грузного тела, твердая складка губ, нос большой и острый, как клюв, коротко стриженные темные волосы присыпаны пеплом времени – всем своим видом командир Аркениоса демонстрировал невозмутимость ветерана, привыкшего вглядываться в колонны врагов с высоты оборонительных рубежей.