Месть базилевса - Николай Бахрошин

– Боги, боги… Конечно, вали все на них, а не на собственную неугомонность.

Любеня покосился на Гуннара и увидел, что тот мелко, беззвучно посмеивается. Он нахмурился, но не выдержал, тоже зафыркал.

Так они и смеялись в ночной тишине, сдерживаясь и шикая друг на друга, чтоб не разбудить спящих…

– Третий день мы стоим под стенами крепости Аркениос. Третий день! – негромко, но жестко говорил хан Тервел. – Два раза наши храбрые воины оставляли коней и шли на приступ крепостных стен… Два раза ставили к стенам лестницы и подводили деревянные башни. Два раза! – повторил он громче. – Так почему я до сих пор не вижу наших воинов на стенах? Почему там нет бунчуков победоносных туменов? «Почему?!» – спрашиваю я моих доблестных полководцев и мудрых советников… И что я слышу в ответ?

Хан неожиданно замолчал. С возвышения трона обвел взглядом свой просторный походный шатер. Не увидел ни одних глаз. Военачальники и боилы, сидящие в круг на коврах с поджатыми ногами, как по команде опустили головы. Вдумчиво разглядывали переливающиеся узоры персидских искусников. Лишь слышно, как жужжат мухи да подданные ерзают на коврах, позвякивают оружием и доспехами.

Все знали, гнев хана не проявляется в криках и топанье ног, но от этого не менее тяжел и страшен, чем у его отца, яростного Аспаруха.

Ковры не заинтересовали только Юстиниана, расположившегося по правую руку от хана на таком же походном троне. Но базилевс тоже не подавал голоса, лишь время от времени пренебрежительно кривил губы и принимался громко сопеть искалеченным носом.

Его наемное войско тоже ходило на приступ, но отступало еще быстрее. Когда их погнали во второй раз, многие, не дойдя до стен, просто садились на землю и накрывались щитами. Болгары зло смеялись над ними, пинали, кололи копьями и кончиками мечей. Но подгонять их было бесполезно, до стен дошла едва ли четверть. «Воины-освободители!» – как высокопарно называл их Юстиниан. Набрал сброд… А базилевс, кстати, обещал, что крепость сдастся сама при одном его приближении…

В шатре повелителя Болгарии было пыльно и душно. Мелкая, въедливая пыль липла к коже, от берега Гнилого моря явственно доносилась вонь. Вокруг потных тел надоедливо вились мухи. От жары и мух не спасал даже распахнутый настежь полог, за которым, оберегая покой высших, маячили необъятные спины телохранителей со свешивающимися со шлемов почти до пояса волчьими хвостами – знаком принадлежности к бури-волкам, личной тысяче великого хана. Они тоже истекали потом под железом брони и шлемов.

Хоть бы чуть ветерка, совсем чуть-чуть… Поневоле вспомнишь просторные родные степи, где ветра гуляют вольно и весело, будоража кровь и омывая тело пряным духом трав и цветов. А горькую траву местных солончаковых пустошей не хотят жевать даже голодные кони.

Гнилое море и места гнилые. Даже солнце здесь кажется мутным – от болотистых испарений непрекращающееся марево. Любой порез долго не заживает, так и сочится гноем, не говоря уж о более серьезных ранах. Плохое место выбрал в свое время Юстиниан I Великий для крепости. Хотя с точки зрения науки стратегии правильное. Аркениос часто называют Воротами севера, крепость прочно запирает границу империи.

Большая крепость. Скошенные к верху стены и прямоугольные башни издалека выглядят неуклюже – как все окраинные крепости великого базилевса-строителя, они возводились по принципу голой пользы, без намека на украшательство. Только приблизившись на несколько полетов стрелы, можно по-настоящему оценить толщину и головокружительную высоту стен. Похвальба полководцев хана, что Аркениос с его гарнизоном из пяти тысяч солдат-ромеев будет взят с налета, обернулась двумя неудачными штурмами и потерей сотен воинов, гниющих теперь под стенами из серого камня.

Комит Максим Клемен, старый воин и опытный командир, сумел быстро и хорошо организовать оборону. Хотя стратиг Фракии, патрикий Менандр Акоминат обещал Риномету содействие и поддержку. В чем она, эта поддержка, если каждый комит крепости сам себе командир, злился хан. Вот и сопит теперь базилевс укороченным носом, сказать нечего… Ох, ромеи, все у них двусмысленно, непонятно, извернутся, как уж под пяткой, но самого простого обещания не сдержат…

Тервел сам понимал, что глупо сейчас тратить силы на злость, – чего еще можно было ожидать от извилистой ромейской политики? Теперь, как никогда, нужен ясный ум и холодный расчет.

Нельзя не взять Аркениос, никак нельзя! Именно эта победа откроет им благодатные, изобильные провизией и добычей земли ромейской Фракии. Откроет путь на Крымское побережье, где на армейских складах большие запасы оружия и провианта. Это не говоря уж о прямой дороге на Константинополь, которая тоже откроется со взятием Аркениоса.

Ворота севера… Отрыть их как можно быстрее, и – вперед, пока Тиберий не опомнился, не организовал оборону, не подтянул войска с южных рубежей империи и эскадры драмонов со страшным огнем Каллиника со Средиземноморья. Быстрота – вот что сейчас самое важное!

– Молчание! Я не слышу в ответ ни звука! – сказал наконец хан. – Никто не может объяснить мне, почему ворота крепости до сих пор не распахнуты, а со стен нас встречают стрелами, дротиками и камнями! – Хан еще раз повел вокруг взглядом и выбрал жертву: – Может, ты, мой храбрый Тамган, объяснишь мне это?

Тамган, военачальник левого крыла, значительно кашлянул, ладонью обтер потный лоб. Его круглое лицо, перечеркнутое, словно росчерком тростникового пера, двумя косыми шрамами, один из которых распахал плоский нос, было угрюмо.

Тамган – ханский любимец, возвышенный когда-то Тервелом за доблесть, преданность и ум из волков-телохранителей. Храбрый воин и умный, находчивый полководец. Но с любимцев хан спрашивал больше, чем с остальных, не позволял им почувствовать себя неприкасаемыми. Пусть скажет!

– Великий хан знает, каждый из нас готов умереть к его славе… – осторожно начал Тамган. – Войско хана – северный ветер, что сметает все на своем пути, враги хана – трава, поникшая под ураганом… Только – да простит меня великий хан! – я все равно должен сказать неприятное… Наши воины доблестны, это так, но стены Аркениоса высоки и надежны. У нас мало лестниц, воинам при штурме приходится долго толпиться внизу, дожидаясь своей очереди лезть наверх под стрелами, камнями и кипящей смолой. У нас мало осадных башен, да и те коротки. За ними можно лишь прятаться, перекинуть с них надежные мостки на стены трудно, почти невозможно. У нас мало катапульт и баллист, мечущих тяжелые камни и пробивающих стены… Если Пресветлый повелитель соизволит прислушаться к моему совету – я предлагаю не торопиться, взять крепость в осаду и держать ее. Ромеи вряд ли пришлют подкрепление гарнизону, а если пришлют – тем лучше, наша конница стопчет их на виду у крепостных стен. Пусть защитники крепости завоют от собственной обреченности, пусть наши воины подготовятся к новым штурмам, насыплют защитный земляной вал, сколотят из бревен новые, высокие башни и дальнобойные катапульты. И тогда – я клянусь, хан! – мы принесем Аркениос тебе на ладони, как драгоценный камень!