Месть базилевса - Николай Бахрошин

Офицеры, знавшие своего начальника, видели, что Живчик все-таки нервничает – слишком часто сжимались и разжимались на поводьях его сильные волосатые руки. Понятно, занервничаешь. Сделав шаг за ворота, Клемен стал в глазах нынешнего базилевса Тиберия предателем и отступником. Конечно, можно объяснить, что крепость оборонялась, что на переговоры с Ринометом пришлось пойти, когда поняли, что подкреплений не будет, а своими силами Аркениос долго не удержать. В случае поражения Риномета жизнь это, может быть, и спасет, но отставки ему точно не миновать…

Кости брошены, игра с судьбой началась!

Базилевс Юстиниан ждал офицеров крепости на холме, уставленном, как стол блюдами, множеством цветастых походных шатров, среди которых роились болгарские воины и солдаты базилевса. Сейчас все высыпали вперед, чтобы поглазеть на защитников крепости, но высокая фигура в пурпурной хламиде бросилась в глаза еще издали. Болгарского хана заметили только те, кто знал в лицо. Среди своих военачальников, блистающих оружием и доспехами с изобилием золота, принаряженных в дорогие меха, по здешнему климату вроде бы лишних, повелитель варваров не бросался в глаза. Грозный Тервел с виду совсем не был грозным, выглядел, скорее, как подросток, случайно затесавшийся в ряды гвардейского подразделения.

Обманчивое впечатление, знали ветераны границы, сами необузданные болгары повинуются своему хану, как дети строгому родителю. Вот, подумать, два правителя, а такие разные во всем – от внешности до характера…

Спешившись перед холмом, офицеры двинулись вверх плотной кучкой. Комит, упрямо наклонив голову и чуть слышно сопя, шел впереди. Этого у Живчика не отнять – никогда не прятался за спины солдат ни в атаке, ни в обороне.

Те из командиров, кто никогда не видел Юстиниана, вздрогнули от вида обезображенного лица, тем более бросающегося в глаза при красоте и стати последнего из Ираклидов.

Глядя на их приближение, базилевс молчал. Лицо нахмурено, челюсти плотно, до желваков сжаты, рваные обрезки ноздрей противно шевелятся.

Комит не дошел до базилевса нескольких шагов, опустился в солдатском приветствии на одно колено. Офицеры тут же склонились следом. Греческая сложность и пышность обращений к высшим уже начали входить в моду при дворе, но в армии еще придерживались простоты древних римлян.

Склонив голову в парадном шлеме, комит терпеливо ждал, пока высокородный изволит обратиться к нему.

– Комит крепости Максим Клемен. Так-так… – звучно, с чуть заметной неправильностью сказал Юстиниан.

– Да, базилевс!

– Максим Клемен, старый солдат, заслуженный командир, который ходил в походы еще с моим отцом…

– Да, базилевс! – с большей охотой откликнулся комит. – Прими мое почтение и преданность, автократор!

– Слава базилевсу! Слава! – подхватили турмархи и друнгарии. Но их выкрики быстро смолкли.

Юстиниан, не обратив внимания на восхваления, сорвался с места, тремя стремительными шагами приблизился к комиту, навис над ним. Ухватил за подбородок, вздернул вверх, пристально глянул в глаза военачальника.

– А почему же ты, старый солдат, заслуженный командир, два дня держал крепость закрытой перед своим базилевсом? Почему?! Почему ты, хорошо служа моему отцу, так плохо служил его сыну?! Почему?! – отрывисто бросал автократор прямо ему в лицо, сразу повысив голос до крика. – Почему ты, старый преданный воин, столько лет служил Богом проклятым Леонтию и Тиберию?! Отвечай, червь!

От его звенящего, отдающегося в ушах голоса, от яростных глаз правителя совсем близко комит Клемен растерялся. Забормотал, что молит о прощении всемилостивого базилевса, что не нарочно, без умысла, ошибался по старости лет, что он – простой солдат, он не все понимает в политике, его дело – гарнизонная жизнь, муштра новобранцев и набеги варваров…

Сам уже не понимал, что бормочет, да и не слышал толком себя. Тяжело говорить, оказывается, когда тебя схватили за челюсть. Пальцы у базилевса цепкие, холодные, массивные перстни больно впиваются в кожу… Про варваров – зря упомянул, запоздало сообразил комит. Разве не они сейчас его окружают?

– Где был твой меч, комит, где была твоя преданность?! Почему не пришел ко мне, почему не предложил их, когда мне, базилевсу, избраннику Бога, выкручивали руки палачи Леонтия?! Почему?!

Голос базилевса, распаляемого собственным гневом, стал еще громче и сильнее. Хотя куда громче, без того уши заложило…

«А почему только он?» – мелькнуло некстати у комита. Разве турмархи и друнгарии за его спиной толпой бегали к Юстиниану предлагать преданность и мечи? Разве сам патрикий Менандр Акоминат, стратиг фемы Фракия, поспешал со всех ног к базилевсу на помощь? Несправедливо, что автократор только его обвиняет!

– Дай мне твой меч, комит! – Сильные пальцы автократора исчезли наконец с его лица.

– Все, что прикажешь, базилевс… Что прикажешь…

Комиту хотелось сказать, что если нужно, если базилевсу угодно, он уйдет со службы, уйдет в монастырь, будет Бога молить о его вечном здравии и прощении своим прегрешениям… Он вернется на Крит… Точно – на родину! Там – зеленые горбатые горы и теплый песок лагун, там вечно сверкает в пене и брызгах теплого моря тело Грации Калены, девы его мечты…

– Меч, комит!

Он так и не смог ничего сказать, смешался и не успел. Выдернул меч из ножен, подал базилевсу на ладонях.

Юстиниан быстро схватил оружие за рукоять, со свистом рассек воздух где-то рядом, кивнул, одобряя. Скривил губы, прищурился, будто прицеливаясь.

Только сейчас, вскинув голову, увидев темный и страшный, совсем сумасшедший блеск в расширенных глазах автократора, Максим Клемен отчетливо и как-то очень неспешно подумал, что это не отставка, не монастырь, не усадьба землевладельца на жарком Крите… Это конец!

Господи, почему?! За что, Всемогущий?!

Нос у Юстиниана – как пятачок, точно… Как нарочно все складывается – его карьера началась у армян, и теперь Риномет, армянин по крови, ее заканчивает. То-то он никогда не любил уступчатые горы Армении и протяжные переливы их песен… Об этом он тоже успел подумать, хотя, сам понимал, думать нужно сейчас о другом…

А о чем?

Опять свистнул меч, и острое, быстрое, почему-то очень горячее жало вонзилось в шею, пошло сразу вверх и вниз, заполняя огнем все тело…

Солнце в небе расширилось, сверкнуло так же ярко и ослепляюще, как ягодицы несравненной Грации. Но не выдержало собственного накала, разбилось на бесконечность мелких, колючих стеклянных осколков, сразу заполнивших все вокруг…

Максим Клемен умер.

* * *

…Тело обрушилось на землю. Базилевс ловко, со сноровкой тренированного бойца, успел выдернуть меч.

– Вот так я поступаю с предателями и изменниками! – объявил он. – Пусть это будет урок для всех!

Автократор удовлетворенно глянул на меч со следами крови, качнул клинком. Перевел взгляд на остальных офицеров крепости. Те словно отпрянули, хотя вроде бы оставались на месте, склоненные на одно колено. Приказа встать, как положено после приветствия, Риномет все еще не давал.